Бестиарий спального района - Юрий Райн

– Ух ты! – воскликнула Наташа. – А по какому каналу?

Федор действительно должен был явиться публике в одном игровом шоу. На съемки, два месяца назад, он, помнится, пришел уже подшофе. Морщила носик молоденькая певица Лора Челль (по паспорту – Лариса Щель, для всех в мире шоу-бизнеса – Щелка). И недаром морщила: пивом от Федора несло невыносимо. Потом Федор что-то говорил невпопад, приводя режиссера в бешенство. Перед самой рекламной паузой выхватил у ассистента табличку с названием шоу, сплясал с ней нечто вроде чудовищного гопака. Осатаневший режиссер отказался перезаписывать эпизод. Федор плюнул в его сторону, сделал непристойный жест в адрес Щелки, демонстративно обмахивавшейся каким-то буклетом, и ломанулся к выходу. Семенивший рядом с ним администратор – педерастической внешности парнишка – причитал трясущимися губами: «Ой, мамочки! Да как же это? Что же вы так-то?»

Федор хотел было дать ему по шее, но отчего-то пожалел бедолагу.

И вот этот вот кошмар стоит в программе на следующую среду. Скорее всего, правда, без участия Федора. Вырезали, наверное, погаными, так сказать, ножницами. И слава богу! Денег вот только не заплатят. А деньги бы пригодились… Но позорище-то…

– Нет, – мотнул он головой, – не надо вам этого смотреть, девчонки! Я и сам не стану, гори оно все ясным пламенем! Неудачная съемка получилась.

Подруги захихикали.

Федору вспомнилось, как совсем недавно довелось ему мелькнуть на первых кнопках. Выходила замуж светская дива. На роскошную церемонию, в ресторан пафосного отеля Федора позвали как живую легенду. Оказывается, и невеста и жених (прожженный толстожопый буржуй, клейма ставить негде) в свое время плакали от его, Федора, песен. Особенно от той, которая про дождь. «По крышам зарядил, всю душу промочил, потом перевернул… Дождь…» Поется с переборчиком, козлиным голосом. Аккомпанемент – три блатных аккорда.

Федор пришел на свадьбу со спутницей – милой, провинциальной, безмозглой солисткой группы «Пупсики». Девочка, согласно тайному продюсерскому замыслу, якобы появилась в жизни Федора после разрыва с женой.

То ли для раскрутки «Пупсиков» это требовалось, то ли для реанимации самого Федора, но его вся история коробила. Унизительной казалась. Пусть он не Вадимыч и не Юлианыч, но все-таки – не чета каким-то там «Пупсикам».

Обстоятельства, однако, заставили согласиться. Столичная публика вяло полюбопытствовала: седина в бороду поп-рок-динозавру? Шалит? М-да… Этим интриги продюсеров и закончились. А Федор, по инерции, должно быть, продолжал свои странные и безжизненные отношения с силиконовой девушкой. Об их якобы романе даже писала иногда желтая пресса. Анюта, естественно осведомленная обо всем, потом звонила ему: «Какое же ты, Федя, чмо все-таки».

И вот на той помпезной свадьбе он засветился-таки перед камерами. Секунду-другую его даже показывали крупным планом, вместе с силиконовым пупсиком. Теперь, по словам продюсера, следовало ждать всплеска приглашений на корпоративы.

А вы говорите, девоньки, по телевизору не показывают…

Вспоминая, Федор замолчал, ушел в себя. Девчонки пошушукались, похихикали о своем. Наташа вдруг спросила:

– А вы, Федор, наверное, сидели, песенку новую сочиняли? А мы вас отвлекаем?

– Да нет же! – искренне удивился Федор. – С чего вы это взяли?

– Ну как! Вы же такой задумчивый, сосредоточенный сидели…

– Чтобы ты, Наташа, знала, – мягко сказал Федор, – песенок я не сочиняю уже десять лет.

– Ни фига себе! – с милой непосредственностью воскликнула девушка. – А почему?

– Почему? Есть одна история, – усмехнулся Федор. – Что, рассказать?

– Ой, пожалуйста! Расскажите! – Люба даже перестала стесняться, захлопала в ладоши.

– Короче, история такая. Жил да был один мальчик. Звали его – Федя.

– Как вас! – проницательно заметила Люба.

Да, подумал Федор, эта умом не блещет. И шнуровка эта идиотская на ногах… Так что и со вкусом – тоже беда. Подруга-то ее во всех отношениях поинтереснее будет…

– Как меня, – подтвердил Федор. – Ну, значит, молодость, сил девать некуда, дурная энергия – через край. И умел этот Федя бренчать на гитаре. Очень-очень плохо умел, ужас один! Однако шила в жо… э-э-э… в заднице не утаишь, и кололось это самое шило страшно, и башню Федину не по-детски сносило на предмет – угадайте, дети, на какой? Правильно: стать рок-звездой! Как битлы, как Джимми Хендрикс, как Эрик Клэптон! А если кто скажет, – Федор вдруг зверски оскалился, – как, на худой конец, Розенбаум, то быть такому умнику самому с худым концом!

Люба, очевидным образом потерявшая нить рассказа, широко зевнула. Федор решил вернуться к сути:

– Он, конечно, пытался сочинять песни. Песни не сочинялись. Федя терзал гитару и так и этак, и даже вот эдак. – Федор забросил руки за спину, сделал вид, что действительно пытается играть на музыкальном инструменте.

Девушки рассмеялись. Внимание было восстановлено.

– И однажды, сдуру и спьяну, этот мальчик сочинил песенку. На примитивнейших аккордах. С первыми же попавшимися словами – не наболевшими, не выстраданными, а так – мусорными. Это была песенка про дождь. Может, вы ее и знаете. Под дешевый переборчик поется, козлиным голосом…

– «По крышам зарядил, всю душу промочил, потом перевернул… Дождь…» – задумчиво процитировала Наташа вполголоса. Слух, между прочим, у девчонки есть, отметил про себя Федор. И тембр приятный. Ей-богу, симпатичная какая девка!

– Именно! Это, милые вы мои, не песня, а убожество. Пиз… пардон, кошмар, я хотел сказать, верх бездарности, предел безвкусицы. Федя потом еще немало песен написал, так вот «Дождь» – худшая из всех. А он, дурак, нет чтобы выкинуть это позорище из головы – спел ее на следующий день друзьям. А им понравилось! И если бы только им! Многим понравилось! Стали Федю на концерты приглашать, студии предоставлять для записи, диски выпускать, в эфире крутить. Прославился Федя, дурило гречневое.

Федор перевел дух, махнул официанту – повторить, мол, все.

– А дальше? – спросила Наташа.

– Дальше… – отозвался Федор, махнув текилы. – Дальше наклонная плоскость. После сотого исполнения Федя начал догадываться: что-то не так. После двухсотого понял, что «Дождь» ему надоел хуже горькой редьки. После пятисотого – возненавидел. Он ведь сочинял новые песни, несравнимые с этим говном про дождь, а никому от него ничего другого не нужно было. «Дождь»! «Дождь» давай! Спой про дождь, Федюня!» Тьфу, чтоб вы все сдохли! Это я не вам, девчонки…

– Вы не кокетничаете? – тихо спросила Наташа. – Правда считаете эту песню говном?

– Чего ради мне с вами кокетничать! – отмахнулся Федор. – Отвратительное, вонючее говно. Пожалуй, только в этом и достоинство «Дождя»: большего говна никому не написать! – Он пьяно засмеялся. – Песня-говночемпион!