Дюма - Максим Чертанов

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 17 18 19 20 21 22 23 24 25 ... 157
Перейти на страницу:

«Время» — одна из четырех газет (еще «Национальная», «Глобус» и «Коммерсант»), что вышла, несмотря на запрет, и опубликовала протест, который подписали 44 журналиста; комиссар полиции Манжен приказал захватить редакции, прокуратура выписала 44 ордера на арест. Дюма и Каррель увидели толпу, протиснулись вперед: главный редактор Жан Жак Бодэ и «30 решительно настроенных сотрудников редакции и наборщиков» встали перед дверями и полицейских пускать отказывались. Бодэ — косая сажень в плечах; «когда они увидели его лицо и лица наборщиков, они поняли, что кроме мирного законного сопротивления, которое Бодэ пытался оказывать, возможно вполне реальное сопротивление». Прибежал полицейский чин. «Я сжал руку Карреля, он был очень бледен, но молчал и лишь неодобрительно качал головой. На улице, где толпилась чуть не тысяча человек, стало так тихо, что можно было услышать дыхание ребенка». Бодэ говорил что-то красивое о законах, полицейский на это сказал, что сейчас приведут слесаря ломать двери. «По толпе пробежал ропот; все начали понимать, что здесь, на улице, у всех на глазах происходит самое прекрасное, что можно увидеть: сопротивление закона — произволу, человека — толпе, совести — тирании». Пришел слесарь, Бодэ опять закричал про законы, слесарь испугался, привели второго — то же, послали за кузнецом, дверь сломали, сопротивления не случилось, полиция спохватилась, что надо разогнать толпу, люди кинулись врассыпную, многие издали кричали, что Бодэ может на них рассчитывать — они придут на суд свидетелями. Было два часа; Дюма и Каррель пошли в редакцию «Национальной» — «рассадник новостей» — и просидели там до вечера: то и дело прибегал кто-нибудь и рассказывал что и как. Студенты из организации «Союз января» (лидер — писатель Огюстен Фабр, основана полгода назад, к июлю в ней состояло 15 тысяч человек) ночью поломали телеграфную линию и несколько фонарей; у Перье собрались 30 депутатов разогнанной палаты и твердо решили, что завтра, может быть, напишут какое-нибудь обращение; в окрестностях Пале-Рояля собираются люди. В шесть часов пришел сотрудник «Национальной», сильно выпивший, сказал, что люди с улиц уходить не думают.

Кто были эти рассерженные горожане? «Пролетариата» в Париже не так много: в городе располагались в основном учреждения да магазины. В первый день вышли наборщики, получившие вынужденный выходной, из любопытства пришли сезонные рабочие-провинциалы, было немного мещан из пригородов, но основную массу составляли клерки, мелкие бизнесмены, студенты, профессора, юристы, писатели, художники, актеры; много было офицеров, особенно тех, кто служил в «горячих точках». Почему они вышли? Кто-то терял при новом порядке избирательные права, кому-то просто было противно… В следующие дни социальный состав мятежников изменился: прибавились жители пригородов — мелкие предприниматели и их работники. Сколько народу в общей сложности вышло на улицы — вопрос дискуссионный: историки называют цифры от 10 до 50 тысяч. (Население Парижа в 1830-м составляло около девятисот тысяч, так что получается от одного до пяти процентов.)

В семь часов очередной пришедший сказал, что на севере, в предместье Монмартр, уже баррикады, Дюма с Каррелем пошли посмотреть, не дойдя, услышали, что позади них, в центре, стреляют. Каррель, помрачнев, ушел домой, Дюма побежал к Пале-Роялю: вроде стреляли там, а Пале-Рояль близко от дворца Тюильри (Лувр, соединенный с Тюильри общим садом, давно не был королевским дворцом — там находились учреждения и архивы). У Фондовой биржи он встретил доктора Тибо, странный разговор на бегу, намеками, позднее Александр узнал, что друг был членом всевозможных комитетов и шел на переговоры к влиятельному генералу, барону Витролю (ультрароялисту, но не дураку), чтобы тот попытался поговорить с Полиньяком. «В этот момент мимо нас быстро прошли два молодых человека. „Триколор? — сказал один. — Не может быть!“[10] „А я тебе говорю, что сам его видел“, — отвечал другой. „Где?“ — „На Школьной набережной“. — „Когда?“ — „Полчаса назад“. — „А что они сделали тому, который его принес?“ — „Да ничего… прогнали только“. — „Тогда пошли туда“. И они убежали. Восемь пробило на часах Фондовой биржи; я хотел вернуться домой, но когда вышел на улицу Вивьен, увидел в другом ее конце штыки. Мне стало любопытно, и я отошел к кафе в здании театра „Нуво“… Отряд солдат шел по всей ширине улицы, гоня перед собой толпу мужчин, женщин, детей… Женщины махали платками из открытых окон, кричали „Не стреляйте!“. …Отряд дошел до площади Биржи, но не заполнил ее целиком, и люди, которых вытеснили с улицы, зашли с тыла и начали просачиваться на площадь. Рядом с Биржей был домик, использовавшийся как гауптвахта. Полк оставил там дюжину солдат — блокпост — и ушел… Несколько парней из толпы подошли к оставшимся солдатам и стали кричать „Конституция!“. Пока они только кричали, солдаты сдерживались, но за криками последовали камни. Солдат, в которого попал булыжник, выстрелил — и попал в женщину лет тридцати. Раздался вопль „Убивают!“ — и через мгновение площадь опустела, всюду гасли огни, закрывались двери магазинов. Только театр „Нуво“ оставался освещенным — играли „Белую кошку“, — и те, кто был в театре, понятия не имели, что делается снаружи».

Подошла группа — человек двенадцать, впереди Этьен Араго, закричали, что людей убивают и надо закрыть театры (свой театр Араго закрыл еще днем, заявив, что нельзя смеяться в такое время; начальник полиции сказал, что завтра он не будет директором театра, Араго ответил, что тот завтра не будет начальником полиции, — диалог, достойный «Трех мушкетеров»), наткнулись на труп женщины, который никто не подумал убрать. «Несите тело к театру, чтобы все его видели, — сказал Этьен, — я хочу, чтобы все оттуда убрались». От стука и криков зрители разбежались, Дюма спросил у Араго, что «они», то есть какой-нибудь комитет или штаб, если такой существует, думают делать дальше, Араго сказал, что понятия не имеет, и ушел со своей группой разгонять театры. Труп остался на ступеньках. Александр пошел поесть — кафе работало, народу полно. (Гюго, «Отверженные»: «Ничто не отличается столь удивительным спокойствием, как Париж во время мятежа… Захватывают, отдают и снова берут баррикады… трупы усеивают мостовые. А пройдя несколько улиц, можно услышать стук бильярдных шаров в кофейнях… Проезжают фиакры, прохожие идут обедать в рестораны, и иногда в тот самый квартал, где сражаются».) «Одни говорили, что беспорядки не значительней тех, что были в 1827-м, и никакой революции не выйдет, а все кончится как в прошлый раз. Другие, и я среди них, полагали, что мы видим лишь пролог спектакля и следующий день покажет…» Он пошел домой, какие-то фигуры сновали туда и сюда, проходя мимо Тюильри, увидел во дворе военных. «Я попытался заглянуть через ограду, но часовой закричал „Назад“, и я ушел». В тот день бывалые активисты, вроде Кавеньяка, собирали в пригородах отряды из студентов, офицеров и всех, кто похрабрее; набрали пять-шесть тысяч, построили несколько баррикад, но к вечеру были разогнаны полицией.

Утром 28 июля Ашиль Конт прибежал сообщить: восстал Политехнический — институт, основанный в революцию для подготовки артиллерийских офицеров и инженеров.

«— Студенты очень сердиты.

1 ... 17 18 19 20 21 22 23 24 25 ... 157
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?