Дюма - Максим Чертанов

— О, это уже случилось. Для начала они учредили комиссию, составленную черт знает из кого, и уже обратились к народу с воззванием, чтобы снова его убаюкать. Депутаты тоже вмешались в это дело. Все проиграно. Пойду запрусь у себя дома. Если опять пойдет стрельба, тогда выйду».

Заседание у Лаффита (он действительно отправил Орлеанскому ультиматум) шло с утра. Некоторые депутаты выступали за республику, но большинство решило оставить монархию. Составили комиссию во главе с Перье, назначили Лафайета командующим Национальной гвардией, послали переговорщиков к Карлу. «Революция свершилась… не силами Перье, Лаффитов, Шуазелей, Одийонов Барро; они спрятались даже не за кулисами, потому что это было слишком близко к сцене, а в своих домах… даже когда Лувр и Тюильри пали, они в своих салонах все еще обсуждали протест, который находили чересчур смелым… Они начали свою реакционную работу в тот самый день, когда все были полны энтузиазма… Радуйтесь, обнимайтесь, вы, молодежь, горожане, студенты, поэты, художники! Ваши мертвые еще не похоронены, а те, кто отсиживался дома, уже вырывают победу из ваших рук».

Ждали Лафайета, наконец он приехал, и вслед за ним Дюма удалось просочиться во двор. Кто-то закричал, что идут солдаты, некоторые со страху выпрыгивали в окна, но оказалось, что солдаты свои, революционные, пришли приветствовать Лафайета. Пришла депутация, предложившая Лафайету и Жерару объявить себя правительством, те отвечали уклончиво; «мы с народом» и т. п. Но все продолжали требовать от Лафайета заявления. Одно самопровозглашенное правительство уже было — муниципалитет; объявили, что генерал пойдет в мэрию и там все скажет. Толпа потащилась за ним, в половине четвертого он прибыл в мэрию, где заседали люди тоже не последние: адвокат Франсуа Моген, сделавший имя на политических процессах, депутат Огюст Шонен, бывший прокурором при Наполеоне, генерал Жорж Мутон; все они по разным причинам были против Орлеанского. Толпа у мэрии приветствовала Лафайета. «В эту минуту он был самым популярным человеком в Париже и властелином минуты… все верили в мифический незримый триумвират из Лафайета, Жерара и Шуазеля». (Пожилой герцог Клод Шуазель — отставной военный, депутат-либерал.) Лафайет уговаривал всех разойтись, Александр пошел в кафе напротив. В десять часов приехали два депутата верхней палаты и рассказали, что были у короля: просили отменить антиконституционные указы и вместо Полиньяка назначить генерала Мортемара, умеренного, король не соглашался, но, узнав, что войска отступают из Парижа, сместил Полиньяка и Мармона, назначил Мортемара и подписал указ об отмене указов; это произошло в три часа дня, но из-за толчеи и неразберихи пэры только сейчас добрались до столицы. Мэрия ответила, что уже поздно. (Карл назначил на место Мармона своего сына, герцога Ангулемского, наследника трона, тот сделал смотр войск в Булонском лесу и сказал, что Париж потерян.) Пэры поехали к Лаффиту — там люди поумереннее, — но получили ультиматум: привезете сюда до часу ночи этого Мортемара — будет разговор, нет — нет. (Мортемар не приехал.) У мэрии самые терпеливые оставались ночевать, Александр нашел пустую каморку, заперся и не открывал, как ни ломились. На рассвете 30 июля, помятый, невыспавшийся, умылся в фонтане, вернулся в мэрию — секретарь Лафайета бегал по коридорам в поисках писца. Александр вызвался переписать бумагу — то было письмо к Орлеанскому с предложением короны и упреком: «Ваше нахождение в Париже важно для спокойствия столицы».

Утром на столбах появился манифест: «Карл X не может вернуться в Париж — по его приказу пролилась кровь народа. Республика приведет нас к ужасным раздорам и поссорит со всей Европой. Герцог Орлеанский предан революции. Он никогда не сражался против нас. Он должен стать королем-гражданином». Написали манифест ночью у Лаффита приехавший сдачи Тьер и другой редактор «Национальной», Мишле. (Каррель, третий соредактор, хотел республики, и с этого момента их пути разошлись.) Дело за малым: 1) уговорить Орлеанского, который до сих пор не отвечал на депеши, стать королем; 2) объяснить Лафайету, который хотел республики, что Орлеанский должен стать королем; 3) объяснить назначенному королем Мортемару, что он никто; 4) объяснить то же самому королю. К Лафайету послали мужа его внучки, Шарля де Ремюза, тот спросил, желает ли генерал в случае провозглашения республики ее возглавить: больше некому, народ никого так не любит. Как и ожидалось, старый генерал ответил, что пусть уж лучше правит Орлеанский. Мортемар приехал в Париж и собрался на поклон к мятежникам, но ему передали, чтобы не трудился: в полдень в Бурбонском дворце будет объявлено, кто здесь власть. Осталось только надавить на королей.

В мэрию тем временем принесли слух: Фердинанд Орлеанский, который был со своим полком в городе Жольни, раздал солдатам трехцветные кокарды и вел их в Париж, но во время остановки в Монруже мэр его арестовал и хочет расстрелять. Александр хотел мчаться туда, но ему сказали, что Этьен Араго уже уехал разбираться; он остался слушать новости. Открылись сессии обеих палат (нижней — в Бурбонском дворце, палаты пэров — в Люксембургском). Нижняя палата выбрала Лаффита спикером, заявила, что Карл уже не король, послала делегацию к пэрам, те, не привыкшие ничего решать, на все согласились. Но Орлеанский молчал; он уехал из Сен-Клу еще дальше, в Рейнси, и не отвечал на записки. «Пока корона маячила у него перед глазами, как фантом на горизонте, герцог приближался к ней, робко, извилистыми путями; тем не менее он стремился к ней. Но когда фантом принял определенную форму и приблизился к нему, он испугался. Этот фантом означал не настоящую королевскую власть, но узурпацию; он походил не на корону, а на красный колпак Дантона…» Тьер приехал в Сен-Клу, жена герцога не сказала, где муж, но согласилась переслать ему записку. В два часа в мэрию приехал Араго: с Фердинандом все в порядке. Александр, возможно, чувствовал обиду, видя, что такие же штатские, как он — Тибо, Араго, оказались посвященными в большую политику, их посылают с поручениями; возможно, эта обида наряду с желанием быть полезным побудила его, когда он услышал разговор Араго с Лафайетом, предложить последнему свои услуги. Этьен спрашивал, что будет, если Карл пойдет на Париж: легко хорохориться перед безобидным Мортимером, но пока что все они — государственные преступники. Лафайет сказал, что пороха в городе нет. Александр сказал генералу, что в Суассоне есть склады боеприпасов и он может их привезти, если ему дадут официальную бумагу.

Эту историю называют фантастической, однако она не только запротоколирована и подтверждена, но и странной не является: порох был нужен, и Лафайет готов был слушать любого, кто мог его достать. Сперва, однако, он назвал идею дурацкой: в провинции не знают о революции, никто не даст и порошинки. Наконец он согласился подписать бумагу, если подпишет генерал Жерар. Тот сидел у Лаффита, к нему нужен пропуск, Лафайету пропуск выписывать было некогда, он велел Дюма написать своей рукой: «Пропустить г-на Дюма к г-ну Лаффиту» и подписался: «Лафайет». Это была неожиданная удача, и Александр добавил выше подписи: «…и рекомендую принять его предложение». У Жерара тот же разговор, теперь Александр сразу вызвался писать своей рукой текст распоряжения — «просим передать имеющийся в городе порох г-ну Александру Дюма» — и выше подписи Жерара вставил: «военный министр». Лафайет весьма удивился, что Жерар называет себя министром, обращение к военному коменданту Суассона написал уже сам и подпись поставил так, что ничего добавить было невозможно.