Аферистка - Кристина Грэн

Пассажир, виноватый в том, что я сделала этот идиотский маневр, молчал. Я была совершенно спокойна и ждала неизбежного — когда бампер такси столкнется с заграждением и тишину ночи разорвет металлический скрежет.

Ремень безопасности спас меня от травм в момент столкновения. Интересно, был ли пристегнут пассажир? Жив ли он? Не следовало так резко тормозить.

— Вы живы?

— По-моему, да.

Я была рада слышать его голос. Он звучал довольно сдержанно, без истерики. Я обернулась и увидела, что мой пассажир собирается закурить. Типичная реакция заядлого курильщика на стресс.

— Вы понимаете, что мы могли перевернуться? И все по вашей вине!

Он убрал зажигалку.

— Почему по моей?

— Вы сказали, что я еду слишком быстро. И потому я затормозила. На дороге было скользко, и мы врезались в заграждение.

— Это логика водителя такси или образец женской логики?

— И то и другое. Как вас зовут?

— Маркус Фест. Статс-секретарь.

Он действительно был лет на сорок старше меня. Статс-секретарь не пострадал, лишь очки слегка сбились набок.

— Ваш некролог напечатали бы во «Франкфуртер альгемайне». А о моей смерти не написали бы ни строчки.

Маркус заявил, что я должна доложить об аварии диспетчеру и вызвать для него другое такси. Рация работала, но передняя часть машины превратилась в металлическое месиво. Мы вышли и остановились перед обломками, над которыми поднимались струйки дыма. Маркус сказал, что взрыва опасаться не следует. Я озябла, и он накинул мне на плечи свое пальто. Таких людей, как Маркус, согревает внутреннее тепло, происходящее от уверенности в своей правоте.

— Вы должны сменить профессию, — сказал он, вынимая из багажника аварийный знак.

Маркус достал также мою норковую шубу, я надела ее и вернула ему пальто.

— А вы не должны так много курить. В вашем возрасте нужно следить за своим здоровьем.

— Большое спасибо за совет.

Маркус пожевывал незажженную сигарету. Вскоре прибыли полиция и буксировочная служба. У моего нового знакомого были очень хорошие зубы и седые, коротко подстриженные «ежиком» волосы. Покрытое морщинами лицо хранило надменное выражение. Этот человек привык повелевать. Полицейские обращались с ним иначе, чем со мной. Проверив наши паспорта, они стали называть его «господин статс-секретарь», и Маркусу это явно нравилось. Стражи порядка заявили мне, что при таких погодных условиях нельзя резко тормозить, и Маркус взял меня под защиту.

Маркус обращался с полицейскими как со своими подчиненными, а я робела и чувствовала себя виноватой. Всю свою жизнь я испытывала страх перед представителями правопорядка. А вот Маркус не боялся ничего, кроме смерти, что, конечно, тоже является признаком глупости. Причиной его бесстрашия была мужская уверенность в себе, своеобразная маска эмоционального иммунитета.

Я не знаю, почему он пригласил меня поехать с ним. Может быть, потому, что я дрожала от холода, или потому, что молода и хороша собой. Маркус говорил, что я похожа на его дочь. Возможно, он просто хотел соблазнить меня. Пока мою разбитую машину грузили на эвакуатор, я села в его такси, и мы поехали в Висбаден, к нему домой.

Маркус жил в одном из однотипных, стоящих в зеленой зоне зданий, построенных в стиле загородной виллы. Высокий забор, кованые ворота, во дворе разбиты клумбы. Эти похожие друг на друга особнячки с двойными гаражами — цитадели буржуазии, отлитые в цементе манифесты крепости семейных уз. Долгое время я мечтала о собственном доме, в котором могла бы поселиться наша семья. Но постепенно на примере Маркуса убедилась, что собственный дом может стать тюрьмой для человека, клеткой, ограничивающей его мечты и дерзания.

Мы сидели в гостиной и пили чай с ромом. Обстановка комнаты была одновременно роскошной и мещанской. С потолка свешивалась хрустальная люстра, а на натертом до блеска паркетном полу лежал пушистый персидский ковер. На рояле стояла ваза с цветами, на дубовых полках аккуратно расставлены книги. Столик у стены покрывала кружевная скатерть. Над ним висел выполненный маслом портрет жены Маркуса. В гостиной мягкая мебель в стиле бидермейер, а за стеклом шкафов красовался мейсенский фарфор.

Тот, кто переступает порог чужого жилья, обычно молчит почтительно или насмешливо. Что было бы со мной, если бы я выросла в подобном доме? Я знала ответ на этот вопрос. Я бы сейчас твердо стояла на ногах и была студенткой с малолитражным автомобилем, пианисткой, образованной девушкой, прочитавшей всего Томаса Манна.

Маркус гордо посматривал на меня. За чаепитием его щеки раскраснелись, и он ослабил узел галстука. Маркус не понимал, почему я все еще мерзну и кутаюсь в шубу, не желая снимать ее. Я сказала, что мерзнуть меня заставляет неизбывная печаль. Маркус, конечно, потребовал объяснений. О, я с удовольствием поведала бы ему свою грустную историю, исповедовалась бы перед этим образованным человеком, живущим в маленьком замке, возведенном в стиле бидермейер. Его руки покрывали старческие пигментные пятна, а его самого окутывал ореол не побежденного жизнью человека.

— Надеюсь, у вас не будет из-за меня неприятностей? — спросила я, грея руки о чашку. — Вы живете один? Или у вас есть семья?

Маркус сказал, что он вдовец и что его взрослый сын давно уже покинул отчий дом. «Вдовец — это хорошо», — подумала я и робко улыбнулась, стараясь, чтобы мое лицо выражало печаль. Ведь историю, которую я ему собиралась рассказать, никак нельзя назвать веселой.

Я, Фелиция Вондрашек, родилась в Восточной Германии, во время бегства семьи на Запад потеряла родителей. С тех пор я сирота, в Германии воспитывалась в детских домах и приютах. Тем не менее я сумела сдать экзамен на аттестат зрелости (благодаря врожденному мужеству и стойкости), а затем начала изучать экономику в университете, встретила респектабельного мужчину, полюбила его и вышла замуж (что свидетельствует о моей добропорядочности). Но в результате выкидыша я потеряла ребенка (удар судьбы, незаслуженное несчастье), и с тех пор в семье начались нелады. Супруг оказался азартным игроком. Я, как любящая жена, пыталась спасти его (верность и преданность). Мне даже пришлось переспать с его кредитором, чтобы погасить долги (самоотверженность и сексуальность). Однако все напрасно. Муж застрелился, оставив множество долгов.

— Днем я работаю уборщицей, а по ночам кручу баранку такси. Но как бы я ни старалась, я не смогу погасить все долги. И потому пронизывающее чувство холода не покидает меня.

Прекрасная история. Я рассказывала ее, делая небольшие паузы. Конечно, все это звучало банально, но в любой судьбе переплетены трагические и счастливые моменты, среди них довольно много обыденного и пошлого. Произнося свой монолог, я смотрела не на хозяина дома, а на электрический камин. Он хорошо вписывался в обстановку дома, и его яркий искусственный огонь соответствовал моей выдуманной истории. Возможно, не стоило упоминать о ребенке и бессовестном кредиторе, но в общем и целом я осталась довольна своей историей. Правда, я не знала, зачем все это рассказываю и куда заведет моя ложь. Но меня радовало уже то, что я вышла за рамки реальности. Кто стал бы общаться с бросившей школу дочерью мошенника, бывшей любовницей разорившегося строительного подрядчика, задолжавшей банку три миллиона марок? С водительницей такси, разбившей свою машину о заградительный барьер?