Катарсис-1. Подноготная любви. Психоаналитическая эпопея - Алексей Меняйлов

В.: Естественно. Ведь ты же сам нас на экскурсию к баптистам водил. Те хоть как-то пытаются обосновывать свои символы.

П.: Символ – это действительно широкие врата… Даже чересчур широкие. Но и здесь интересно анализом выявить две главнейшие пересекающиеся закономерности. Если во время Причащения необходим символ Истины, который был бы жидкостью, то в Новом Завете их несколько. Например, вода. Вода в Новом Завете тоже символ приобщения к Богу, ко Христу. Помнишь, что Христос сказал самарянке, у которой попросил напиться? «Если бы ты знала дар Божий, и Кто говорит тебе: „дай мне пить“, то ты сама просила бы у Него, и Он дал бы тебе воду живую». Символ? Символ! Или: «Как новорождённые младенцы, возлюбите чистое словесное молоко, дабы от него возрасти вам во спасение». Ещё один символ!

В.: И как ты всё помнишь!

П.: А почему бы и нет? Ведь красиво!

В.: Красиво.

П.: Вот и получается, что если, как говорят, важна не буква, но сокровенный смысл, символ, то, пожалуйста, вот вам символы: и молоко, и вода, и сок! И всё библейское. А причём тогда винище?

В.: От алкоголя умопомрачение.

П.: Правильно. И по-настоящему, то есть бессознательно, только оно, умопомрачение, и ценится. Поэтому, естественно, и те же баптисты, и те же православные с католиками, зазывая на свои собрания, которые они называют богослужениями, говорят: приходите, там так хорошо. А хорошо – это ощущение взаимного подавления! Поэтому обязательно: у одних на стадионах под видом евангельских собраний – толпы, у других – поклонения высохшим кусочкам расчленённых тел, но у всех причащение всему этому – алкоголем. И что баптизм, что католицизм, что актёры с воспеванием страстной любви – всё суть разные воплощения одной страсти к умопомрачению. Кайф правит миром.

В.: Как ты… жёстко выражаешься.

П.: А как надо?

В.: А что ты хочешь выразить?

П.: Что многие в этом мире явления не случайны и отнюдь друг от друга не независимые. Переплетено, вернее, заплетено воедино всё: выпивка, страстная любовь, признание учительницей священника, восторг умопомрачения, воспевание некрофилической Матери, причащение алкоголем, жизнь некрофилов, а ещё судьбы биофилов, если им случилось быть зацепленными сетью этих переплетений…

В.: И что тебе приходит на ум?

П.: Кайф правит миром. Общий принцип существования.

В.: Может быть, как-нибудь иначе?

П.: Можно иначе. Синдром учительницы и священника.

В.: Уже лучше. Так значит, всё взаимосвязано?

П.: Конечно. Ещё в древности говорили: без Вакха нет Киприды. Знаешь, кто такая Киприда?

В.: Кто?

П.: Богиня любви Афродита. Она, по преданию, родилась на острове Кипр, отсюда и имя – Киприда. Просто другое имя. У неё вообще имён множество. Афродита, Венера, Астарта, Ашера… Но характер один. Во всех языческих народах поклонялись божеству любви и говорили так: Венера всегда побеждает. Мудрые древние! И если не в решении проблемы – достижении высот в эросе, – то хотя бы в определении приоритетов в этой жизни. Но без Вакха нет Киприды – древние воспевали ту любовь, которая забористей, в которой партнёр накачан наркотиками. Им обоим приятна некрофильность другого. Венера принюхивалась, у Афродиты было выражение мечтательной брезгливости, Киприда хотела Вакха. Отсюда столь объёмный материал для учебников по сексопатологии. Язычество не исчезло – оно перекрасилось… Другие термины. Постой… Ты понимаешь, что сейчас у нас чисто научный разговор?

В.: А ты разве считаешь, что женщина способна на чисто научный разговор?

П.: Ну, видишь ли…

В.: А ты разве хочешь обсуждать?

П.: Видишь ли…

В.: А раз «видишь ли», то и я чувствую, что не стоит… Да и обедать пора…

П.: Согласен. Не будем.

Л. Толстой в «Войне и мире» рассмотрел практически все возможные комбинации эроса.

Есть в романе, кроме Наташи и Пьера, супружеская чета, к которой Толстой относится благосклонней, чем к остальным. Это Николай Ростов и княжна Марья.

Княжна Марья, сирота, выросла при подавляющем отце, подавляющем явно и ярко, и вследствие этого была девушкой забитой, несмотря на то, что её много заставляли заниматься естественными науками, что могло способствовать формированию определённо направленного мышления. Когда она встретилась с будущим супругом, она была, что называется, стареющей девушкой, которая на логическом уровне не надеялась ни на что. Раз её пытались выдать за Анатоля Курагина (она — выгодная партия), но Анатоль, согласившись на брак, её даже не заметил. Зато заметил её блудливую компаньонку-француженку, с которой княжна Марья его и застала. Княжна Марья не биофильна, яркой некрофилкой её тоже трудно назвать. Она — никакая.

Николай Ростов, брат Наташи Ростовой, был, во-первых, Ростов, а во-вторых, гусар. Как Ростов он унаследовал семейный генотип и привычки: барство, графство, бедность, мать, желающую его выгодно женить, сознание того, что он должен верно служить Государю императору. Как гусар он обязан был служить в обществе офицеров, подчиняться и подчинять, рассуждать об оружии и лошадях, пить и иметь женщин с бульвара. Женщины у Ростова, как и положено гусару, были. Молодым человеком он обещался жениться на Соне, но Наташа, неизвестно каким чувством, предсказала за много лет вперёд, что помолвка эта расстроится, что Соня и Николай не поженятся. Так и случилось. Он — никакой, но, по понятиям человеческим, в общем-то человек неплохой и даже хороший.

Никаких много, и им несложно соединиться в партнёрскую пару, однако под венец идут не с первым попавшимся. Они разочаровываются в прежних связях, разводятся, им может начать казаться, что на предыдущих неудачах они научились, и вот теперь, вступая в новую связь, верят, что наконец-то делают правильный выбор. Но несмотря на это, психологическая наука подобным парам разводиться не советует. Какие бы ни были трудности во взаимоотношениях, разводиться на практике бессмысленно, потому что, разведясь и вступив в новый брак, абсолютное большинство людей, к своему удивлению, оказываются в точности в той же ситуации, от которой, решаясь на развод, пытались спастись. Это не удивительно. Для никаких это закономерно. Для никаких та или иная никакая — в сущности, без разницы. Потому что брак для них — игра, как бы настырно они свои взаимоотношения ни называли любовью. Николаю Ростову и княжне Марье удалось найти вариант весьма удачной, с точки зрения толпы никаких, игры. Каким образом это произошло?

Отечественная война 1812 года. Объединённые силы Европы втягиваются вглубь России. Русские войска отступают. Угроза оккупации нависает над имением, унаследованным княжной Марьей после смерти отца, теперь, соответственно, ещё более богатой невестой. Но главную опасность для княжны представляют не столько до полного кретинизма влюблённые в своего императора французы, сколько совсем ещё недавно столь же до кретинизма влюблённые в своего императора русские крестьяне. Оказавшись в сфере влияния императора французского, они решают отдаться под его управление и, чтобы тот не заподозрил их в низости, решают не выпустить из имения пытающуюся оттуда уехать княжну Марью. От недавней своей благодетельницы, которая ничем их не обидела, отвернулись все. Это — бунт. Русский, бессмысленный, кровавый.