МИД. Министры иностранных дел. Внешняя политика России: от Ленина и Троцкого – до Путина и Медведева - Леонид Млечин

Его требования выглядят очень скромными. Главное из них — отменить цензуру и закрыть газету, которая приветствовала ввод в Чехословакию войск Варшавского договора. Ян Палах не требует от оккупантов немедленно покинуть страну. Его протест направлен не против власти чужой державы, с которой он ничего не может поделать, а против инертности внутри собственной страны, против медленного привыкания к самому ужасному. Он верит во внутреннее сопротивление. Он убежден, что, если интеллигенция, студенты и рабочие объединятся, единая воля народа заставит оккупантов уйти.

У него обгорело 85 процентов кожи. Но он жил еще четыре дня. Когда приходили мать и брат, старался улыбаться, хотя говорить для него уже было мукой. После его смерти медсестра уверяла, что последними словами Яна Палаха были:

— Никто не должен последовать моему примеру.

Слишком складная фраза, но она устраивала власть. На похоронах ректор университета и министр культуры заклинали студентов:

— Вы нужны стране живыми.

Но после смерти Яна Палаха и в Чехословакии, и в других странах Европы разные люди повторили его попытку выразить протест против оккупации страны. До последней минуты Ян Палах хотел знать, что изменил его поступок. Зашевелились ли люди, правительство?

— Этого слишком мало, — шептал он, когда медсестра читала ему газеты.

Он напрасно ждал каких-то известий. Руководители страны — Александр Дубчек, первый секретарь ЦК компартии, и Олдржих Черник, глава правительства, выразили его матери соболезнования, но ничего не сделали. Они еще у власти, но уже сдались, и поступок Яна Палаха их только пугает. Они искренне верят, что единственное, что нужно стране, — это порядок, спокойствие, нормализация. Вскоре они лишатся своих постов.

Цензура усиливается, коллаборационисты уже сидят в редакциях всех газет. Советские войска со всеми удобствами устраиваются в стране, где много дешевого хрусталя, бочкового пива и свежей ветчины. «Нормализация» будет продолжаться двадцать лет…

Я хорошо помню январские дни 1969 года, когда на больничной койке умирал Ян Палах и мир был в шоке. Мне двенадцать лет, я учусь в пятом классе, и после занятий мы ходим в Музей Вооруженных сил. Вход бесплатный, и в музейном кинозале тоже бесплатно крутят документальный фильм о чехословацкой контрреволюции, которая с помощью американских империалистов и западногерманских реваншистов готовила вооруженный мятеж против социализма. Советские газеты ничего не писали о Палахе. Мы ничего не знали о Палахе. Другие знали, но отнеслись спокойно:

— Сумасшедший.

Горбачев включил Панкина в состав Политического консультативного совета при президенте и сделал членом Совета обороны. Панкину нравились атрибуты власти — ЗИЛ у подъезда, постоянно сопровождавший министра охранник, секретарь, который встречает у дверей особого — для министра! — лифта. Ему нравилось, что в Кремле ему козыряют охранники, что все вокруг стали предупредительны и внимательны. Он входил в МИД через специальный вход — для министра и его заместителей. И на столе утром лежало отпечатанное на машинке расписание рабочего дня, а в нем перечислены беседы с министрами, премьерами и президентами. Такой взлет действует на любую голову. Тут нетрудно впасть в эйфорию.

Когда Панкин был послом, то не очень уютно чувствовал себя в министерстве. Кадровые дипломаты не жалуют пришлых, а он был политическим назначенцем. Теперь он получил редкую возможность посмотреть на дипломатическую жизнь с другой стороны. Послу при всех преимуществах его положения и его значимости многое неведомо. Он слабо осведомлен о том, что происходит в центре, не посвящен в секреты большой политики. Послы жалуются: пишешь, пишешь в Москву шифровки, а ответа нет… И вдруг недавний посол получает возможность узнать и увидеть, что же происходит с его шифровками.

Но работа министра — тяжкая. Надо провести десяток встреч в день и при этом сохранять остроту восприятия, быстро реагировать, уметь пошутить, не терять спокойствия, поскольку много раз на день надо оказаться перед журналистами и ответить на их вопросы.

Когда он утром садился в свой ЗИЛ, его ждала первая информационная сводка. Более полная уже лежала на рабочем столе. Рядом объемистые папки с расшифрованными телеграммами послов, сообщениями ТАСС, информацией разведки, докладными записками отделов и управлений министерства. В приемной ждут приема послы и старшие дипломаты. А на приставной тумбе телефоны в несколько рядов, и самый главный — аппарат прямой связи с президентом, который может позвонить в любую минуту. Министру помогает обширный аппарат, который фильтрует безбрежный поток информации, отбирает самое главное, помогает разобраться в том, что происходит. И все равно министр должен ежедневно освоить и переварить огромный объем информации.

После августовского путча Горбачев пытался вернуть себе прежнее место в обществе, восстановить отношения с демократическими силами. Но было поздно. К нему относились с недоверием. Он пытался самоутвердиться в постоянных встречах с иностранными гостями. Поэтому он давал Панкину все новые поручения, переговаривался с ним несколько раз в день.

— Не трудно было вести переговоры с коллегами-зубрами, которые не один год занимали пост министра иностранных дел?

— Особых трудностей не ощущал, потому что очень сильно симпатизировали тогда Советскому Союзу, — говорил мне Борис Дмитриевич. — Ведь нам не комплименты говорили, действительно возникло особое к нам отношение, причем искреннее. Потому и казалось, что наступила золотая пора в отношениях с Западом, вообще с внешним миром.

Панкин говорил американскому госсекретарю Бейкеру:

— Давайте договариваться по крупным вопросам. И надеюсь, мы придем к общему пониманию, но заранее хочу попросить вас — даже если окончательная договоренность окажется ближе к вашей первоначальной позиции, чем к прежней нашей, — преодолейте соблазн подтвердить прессе, что мы пошли на уступки. Просто изменились наши представления о мире.

Панкин уже в роли министра подготовил принципиально новые договоры со странами Восточной Европы. В первоначальных проектах содержался параграф, ограничивавший их право вступать в союзы с третьими странами, направленные против другой стороны. Панкин настоял на том, что всем странам должно быть предоставлено право самим выбирать, с кем дружить и союзничать. Поэтому недруги Панкина и говорят, что он первый открыл Восточной Европе дорогу в НАТО.

— Тяга к НАТО возникла позднее, когда появился страх перед Россией, — считает Панкин. — Запретами ничего не решишь. Улоф Пальме говорил так: не может страна чувствовать себя в безопасности, если она не позаботится о безопасности соседей.

Панкин на посту министра отличался решительностью и смелостью — не бежал в Кремль советоваться по каждому поводу, а принимал решения сам. Что он ставит себе в заслугу, подводя итоги своего недолгого пребывания на министерском посту?

Провел международную встречу по правам человека в Москве — через несколько дней после путча. Многим это казалось неуместным, но Панкин настоял и оказался прав. Восторжествовала формула: права человека, интересы личности выше принципа невмешательства во внутренние дела, которым советская власть часто прикрывала свои самые низменные цели.