Рай и ад. Великая сага. Книга 3 - Джон Джейкс

– А ты действительно думаешь, что после стольких месяцев Уилл о нас не знает?

– Он знает, что у меня есть любовники, но мы об этом не говорим. Он ведь понимает, что я молодая женщина со своими… э-э… потребностями.

– И поездка в Каролину, похоже, одна из них. Зачем ты едешь туда? Я бывал в Джорджии однажды. Помню только толпы черномазых, ветреных девиц и косноязычных щенков, которые вечно бормотали «Да, сэр», а сами только и думали, как тебя обобрать.

– Легран, за такие слова мне бы следовало выгнать тебя из своей постели. Не забывай, я ведь южанка!

Она нарочно произнесла это с сильным южным акцентом, от которого постепенно избавилась за годы пребывания на Севере. И вообще она уже привыкла к здешней жизни, вот только никак не могла привыкнуть к ужасным снежным метелям чикагской зимы, считая их Божьим наказанием для янки.

– Я хочу повидаться с родными, – добавила она; ее глаза были похожи на иссиня-черные агаты. – Обычный дружеский визит.

– Дружеский? – Виллер снова начал ее ласкать. – Я никогда не слышал от тебя ни одного доброго слова об этих людях.

Эштон поправила разбросанные по плечам волосы и взглянула на тикающие рядом часы. Только четверть одиннадцатого. Прекрасно.

– Что ж, я изменилась, Легран. Люди меняются.

Он фыркнул:

– Хочешь сказать, научилась скрывать, как сильно их ненавидишь?

Эштон погладила его крепкий подбородок:

– Я так и знала, что ты нравишься мне не только из-за того, что у тебя в штанах. Только никому не выдавай мою тайну. Лучше иди ко мне и займись делом.

Грузчик, проходивший по причалу пять минут спустя, с удивлением заметил, что «Эвтерпа» слегка раскачивается на воде, что казалось странным в такой тихий день.

– Экипаж уже здесь, готов отвезти вас на вокзал, мадам.

– Грузи багаж, Рамси.

Дворецкий поклонился и вышел. Несмотря на его четкий британский акцент, благодаря которому Уилл и выбрал его из других претендентов, Эштон смотрела на него только как на нового раба. Просто его удерживало жалованье, а не кандалы, но от этого он не заслуживал лучшего обращения. А какая еще радость от слуг и от утраченного ныне рабовладения, если ты не можешь заставить других людей бояться каждого твоего слова?

Из бильярдной вышел Уилл. Под тяжестью огромных золотых запонок провисали манжеты. Несмотря на приличный возраст, Уилл теперь выглядел намного более бодрым и здоровым, чем тогда, когда Эштон впервые встретилась с ним в Санта-Фе. Богатство явно шло ему на пользу.

Его живые голубые глаза на мгновение с восхищением остановились на жене, а потом он вдруг похлопал ее по щеке, как будто она была его любимой кошкой:

– Веди себя хорошо!

Эштон вздрогнула. Хотя в его взгляде было только тепло, она почему-то вспомнила, что он сказал ей, после того как она застрелила деверя сеньоры без особой причины. Никто, кроме Уилла, не мог пробудить в ней такой же страх, какой она с наслаждением пробуждала в других.

– Да, милый. Непременно, – ответила она.

В Миллс-Хаусе она записалась как миссис У. П. Фенуэй из Чикаго. Служащие отеля, конечно же, запомнили привлекательную женщину, которая путешествовала одна и имела одиннадцать мест багажа. Под густой вуалью никто не смог рассмотреть ее лица, и никому даже в голову не пришло, что она из семьи Мэйн.

Эштон с сожалением отметила состояние любимого Чарльстона, до сих пор не залечившего раны войны. Повсюду свободно бродили негры с таким наглым видом, что их хотелось нещадно отхлестать кнутом. Янки в синих мундирах тоже по-прежнему встречались на улицах.

Она специально наняла закрытый экипаж. Набережная Бэттери навевала воспоминания о тех неделях, когда форт Самтер находился в осаде. Пока кучер ждал ее в стороне, она постояла возле бухты, глядя на море, женщина с точеной фигурой и затянутой до шестнадцати дюймов талией. На ней было бархатное платье цвета прекрасного бургундского вина, с пышным турнюром, на который ушли десятки ярдов ткани. Ей было чертовски жарко, но эффект того стоил. Прохожие, что неспешно прогуливались по набережной в этот летний погожий лень, с любопытством поглядывали на очень дорого одетую даму, которая с грустью смотрела на воды Атлантики. Что так печалило ее? Возможно, воспоминания о потерянной любви?

Ненавижу тебя, Билли Хазард! Все могло быть иначе, если бы ты полюбил меня, а не мою лицемерную сестричку.

Эштон проклинала не только Билли, но и Орри, Купера и Мадлен – за ее изгнание, за отвратительные месяцы распутства, пусть даже Ламар Пауэлл и соблазнил ее идеей новой Конфедерации и возможностью стать первой леди. Когда Эштон думала о том, что́ она потеряла из-за ханжеского поведения ее собственной семьи, она чувствовала, как в ней оживает прежняя ненависть. Она промокнула глаза перчаткой и вернулась к экипажу, приказав кучеру медленно проехаться вдоль Ист-Бей.

Там она посмотрела на дом, где жила с беднягой Хантуном. Но не почувствовала ничего, кроме презрения.

Когда экипаж проезжал по узкой Традд-стрит мимо дома Купера, Эштон отпрянула на спинку плюшевого сиденья, увидев, что из дверей выходит какая-то женщина. Это была жена Купера, постаревшая, но все такая же плоскогрудая и остроносая, как была.

Эштон отвернулась, хотя ее лицо было скрыто вуалью, и крикнула кучеру, чтобы ехал побыстрей. Да, сомнений больше не оставалось – она ненавидела их всех.

В течение нескольких следующих дней она узнала кое-что интересное. Например, то, что Орри не вернулся с войны. После того как он выгнал ее и Хантуна из Ричмонда за их участие в заговоре Пауэлла, он служил на подступах к Питерсбергу и был застрелен каким-то янки.

Услышав об этом, Эштон попыталась понять, что она чувствует. Но не ощутила ни грусти, ни угрызений совести, а только лишь новый приступ злости на своего однорукого тощего братца. Его смерть лишила ее возможности насладиться мщением, а это ей совсем не нравилось.

Мадлен теперь жила одна; дела ее процветали, однако местное общество презирало ее за то, что она якшается с северянами. Эштон узнала о нападении куклуксклановцев на Монт-Роял и о том, что там строится новый дом, а один подвыпивший репортер, с которым она флиртовала, рассказал ей нечто по-настоящему интересное. Как выяснилось, об этом знали все в городе. Монт-Роял был заложен под очень большую сумму.

– Счастлив познакомиться с вами, миссис Фенуэй, – сказал Леверетт Докинз, восседая в своем любимом рабочем кресле, как на троне. – Чем «Пальметто банк» может быть вам полезен?

Эштон присела на краешек стула для посетителей, приняв безупречную позу. Банкир не мог не заметить, как выигрышно обрисовалась линия ее пышной груди, когда она осторожно расправила плечи. Она наблюдала за тем, как его взгляд сразу скользнул вверх, когда он догадался, что его внимание не осталось незамеченным, и поняла, что получила преимущество. Имя Докинза было ей известно, но они никогда не встречались, поэтому он не мог связать ее с семьей Мэйн.