Философия достоинства, свободы и прав человека - Александр Геннадьевич Мучник

нравственные устремления. Политика в Украине — это прежде всего материальный интерес, высокодоходный бизнес. Политики-бизнесмены используют основной закон страны в качестве инструмента для контроля над политическими противниками и экономическими конкурентами, для защиты своего финансового благополучия, для обеспечения своих этнических потребностей вопреки естественным правам других этносов и так далее; в общем, всё что угодно, кроме защиты достоинства, свободы и прав граждан Украины.

Мы свою Конституцию не выстрадали исторически, мы её переписали и даже не удосужились осмыслить, осознать, прочувствовать. Таким образом, очередной раз с нами злую шутку сыграла традиционная привычка к незамедлительному и бездумному заимствованию чужого. На неутомимую тягу к подобному поведению, как на отличительную черту национального характера, обращал внимание ещё П.Я. Чаадаев: «Мы существуем как бы вне времени, и всемирное образование человеческого рода не коснулось нас… Все народы мира выработали определенные идеи. Это идеи долга, закона, права, порядка… Мы ничего не выдумали сами и из всего, что выдумано другими, заимствовали только обманчивую наружность и бесполезную роскошь». Но если бы мы ограничивались лишь заимствованием правовых идей, то это была бы половина беды. Мы же имеем склонность, не ограничиваясь текстами, как можно полнее воспользоваться и всеми иными плодами труда чужой более благополучной страны или группы стран под ныне весьма модным лозунгом о европейской и евроатлантической интеграции.

Но не является ли подобное поведение актом явного исторического плагиата чужих правовых, политических и материальных ценностей, т. е. тех благ, которые добыты тяжким трудом и бескомпромиссной борьбой других народов? Не угрожает ли молодым нациям в погоне за чужой Свободой опасность утратить своё Отечество? Ведь выход в 1991 г. из состава одной федерации — Советского Союза — с немедленным провозглашением курса на вступление в состав другого федеративного Союза — Европейского — вызывает сильное сомнение в способности некоторых отечественных поводырей отдавать себе отчёт в том, что независимость — это, прежде всего, ответственность и тяжкий труд ума и души, а уже затем — красивые слова из хоровых песен на праздничном концерте, посвященном памяти выдающихся национальных поэтов или героев национальных былин и сказаний. Ответ на подобные вопросы под силу только элите нации. Но была бы элита, не было бы и вопросов!

В свою очередь, народам-созидателям правового государства принадлежит благородная идея экспортировать выстраданный ими билль о правах в другие страны в качестве своего самого бесценного исторического достижения. Отдавая должное искренности и возвышенности подобных намерений, необходимо всё же признать их романтическую иллюзорность и историческую наивность, ибо история учит: каждый народ должен сам выстрадать свои свободу и права, а не получить их в порядке бесплатного импорта, хотя бы потому, чтобы подобное интеллектуальное иждивенчество не становилось для некоторых из них роковой традицией. На то, какую злую шутку с мыслящей частью общества неоднократно играло подобное потребительство, обращали внимание многие отечественные историки. Так, один из них — Григорий Петрович Федотов (1886–1951) писал: «XVIII век раскрывает нам загадку происхождения интеллигенции в России. Это импорт западной культуры в стране, лишённой культуры мысли, но изголодавшейся по ней. Беспочвенность рождается из пересечения двух несовместимых культурных миров, идейность — из повелительной необходимости просвещения, ассимиляции готовых, чужим трудом созданных благ — ради спасения, сохранения жизни своей страны».

Вот эти самые попытки спасти страну путем механического заимствования чужих правовых ценностей и стали нашим национальным наваждением. Пристрастием, не оправдавшим себя именно из-за его механистического, поверхностного характера, пристрастием, которое даёт заработок лишь весьма узкому кругу людей, именующих себя политологами, политтехнологами и журналистами, специализирующихся на политических сплетнях и интригах, которые ещё более далеки от интересов народа, чем интеллигенция уже канувшей в историю эпохи. Остальное население эти правовые ценности обходит стороной, ибо в соответствии со сложившейся традицией основным содержанием его мотивации всегда было, есть и долго ещё будет инстинктивное ожидание, что скажет царь-батюшка, барин, генеральный секретарь, президент, мэр, губернатор, босс. И подобный взгляд на положение вещей — удел большинства представителей титульной супернации. Как заметил один современный российский автор, «закон для русских неотделим от власти и силы. В закон как самостоятельный феномен русские никогда не верили и не верят. Закон — это царь, боярин, председатель колхоза, милиционер, если они сильные». Иными словами, закон — это тот, кто может дать команду (оплатить), чтобы неугодного затравили психологически, избили физически, посадили юридически, а то и лишили жизни любым доступным в нашей истории способом. В большевистской державе это всегда было проще простого. Потому-то в нашей стране и повелось говорить, что от тюрьмы и сумы никто не застрахован. И сие не просто поговорка, увы, это жестокий закон жизни; и миллионы, миллионы сложивших свои головы наших соотечественников — самое убедительное тому доказательство.

Приведенное наталкивает на размышление: если названия тех или иных институтов конституционного права (права человека, конституционный строй, президент, омбудсмен, суд присяжных, демократия, правовое, социальное государство и так далее) заимствованы из чужой правовой культуры, переписаны из чужой конституции, минуя многострадальную историю борьбы за их утверждение в нашей повседневной жизни, то, вероятно, требуются какие-то сверхъестественные усилия, чтобы эти категории укоренились в менталитете абсолютно равнодушного к ним населения. Но в действительности сделать подобное невозможно по определению, поскольку формально зафиксированная на бумаге конституция и реальные стереотипы поведения людей в подобном случае сосуществуют как бы в двух параллельных и непересекающихся мирах. По существу, жизнеспособность таких явлений как достоинство и права человека, свобода и демократия, Право и конституция, а также других основополагающих правовых ценностей коренится в нравах населения, в органическом строении их менталитета. На эту зависимость обратил внимание в упомянутой выше книге французский правовед Алексис де Токвиль. В частности, он отмечал: «Я убежден, что самое удачное географическое положение и самые хорошие законы не могут обеспечить существование конституции вопреки господствующим нравам. В то время как благодаря нравам можно извлечь пользу даже из самых неблагоприятных географических условий и самых скверных законов. Нравы имеют особое значение — вот тот неизменный вывод, к которому постоянно приводят исследования и опыт».

Итак, нравы населения с силой законов природы предопределяют основы государственного бытия. Ведь государство в лице любой ветви власти, в том числе и судебной, не может быть справедливее, нравственнее и милосерднее к своим гражданам, чем последние в повседневных отношениях друг к другу. Чиновники всегда являются продолжением своего народа. Держава — лишь зеркало души своих граждан. Иными словами, повседневная практика чиновников государства, в том числе и судебных, предопределена господствующими нравами его граждан. Подобную точку зрения в своё время проповедовал и Ф.М. Достоевский, отмечавший, что «без нравственного совершенствования людей не спасёт и перемена общественного строя, изменение законов и учреждений. Напишите какие угодно конституции, пересадите какие угодно учреждения, но раз люди безнравственны, раз в них и их поступках нет нравственной идеи любви, то никакого улучшения быть не может». Иными