Лихое время - Олег Петров

На этом «счастливая» часть приговора закончилась. Остальным бандитам суд раздал щедро – от трёх до двадцати лет пребывания за решёткой.

По двадцатке годков общественных работ вкупе с лишением свободы схлопотали и Нюрка Тайнишек, и согнувшийся в три погибели незабвенный Ляксей Андреич Бизин, на лице которого ни жилки не дернулось. Готов был к такому исходу. Но в прищуренных глазках посверкивало. Всё ещё надеялся старый прохиндей, что и здесь как-нибудь вывернется. Забегая вперёд, скажем: не получилось. За решёткой закончил дни свои.

А «Нюрка Сарсатская» стояла подбоченясь, разве что побледнела лицом. Но присутствия духа не потеряла. Ей единственной из содержательниц бандитских притонов обломился такой срок. Если «от звонка до звонка» его тащить – на свободу выйдет пятидесятилетней. Но Анна Романовна верила в свою звезду и свою смазливость. Горбатиться две десятилетки на пролетарской каторге она не собиралась. А публика в зале кивала одобрительно. «Энто ей поделом, – услышал Барс-Абрамов за спиной женский шепот. – Энто ей еще и за то, что по её милости помолвку-гулянку собрали да соколика-милицанера замордовали…»

А Евгений Михайлович Матвеев продолжал чтение приговора:

– «…Багрова Бориса Константиновича, Самойлова Михаила Степановича, Верхозина Григория Николаевича, Лисовенко Антона Климовича, Архипова Алексея Ивановича, Голдобина, он же Шабанов, Михаила Никитича, Коновалова Ивана Никитича, Соколова Аввакума Сидоровича, Шевченко, он же Певченко, Якова Семеновича, Баталова Константина Леонтьевича, Бердникова Якова Васильевича, Крылова Иннокентия Кузьмича, Костиненко-Косточкина Николая Федоровича, Бородина Василия Прокопьевича, Антропова Евстигнея Степановича, Кислова Федора Ивановича, Петрова, он же Логинов, Дмитрия Иннокентьевича-Изотовича, Косинского Наполеона Михайловича, Иванова Ивана Романовича, Ван-Зин-Яна, Попикова Василия Андреевича, Тараева Александра Никоновича, Цупко Филиппа Ильича, Чимова Антона Филипповича, Горинского Георгия Авдеевича, Гроховского Игнатия Осиповича, Кузьмича Василия Андреевича, Тимофеева Василия Гавриловича и Лукьянова Тимофея Фомича, – к высшей мере наказания – смертной казни через расстреляние…»

Тимофей Лукьянов, помертвев лицом, безнадежно опустил плечи. И тут Самойлов не удержался, громыхнув кандалами, ткнул милицейского оборотня в бок:

– Наше вам, господин милицейский начальник!

Однако его садистская радость была недолгой. Завершающие строки приговора заставили циничного Мишку заткнуться.

– «…Но принимая во внимание прошлую боевую работу осуждённого Лукьянова Тимофея в Красной армии и в партизанских отрядах, Высший Кассационный суд нашел возможным заменить Лукьянову смертную казнь – общественными принудительными работами с содержанием под стражей, сроком на двадцать лет с зачетом предварительного заключения.

Приговор окончательный, никакому обжалованию не подлежит».

Председательствующий захлопнул папку.

И тут же в зале раздались аплодисменты.

Но Барс-Абрамов видел: рукоплескали далеко не все. Явное разочарование было написано на лицах кое-кого из бывших партизанских командиров, сотрудников уголовного розыска.

4

Абрама Иосифовича приговор тоже разочаровал и даже, по большому счёту, расстроил. За три недели судебного процесса, куда он исправно ходил ежедневно, подноготная шайки предстала перед ним во всей её жути, вполне ясно высветились зловещие и мерзкие роли каждого из подсудимых. Абрамов не мог отделаться от мысли, что в отношении большинства пособников суд был неоправданно мягок.

Нет, не слепая жажда мщения говорила в Абрамове. Было обидно, что огромная доля, без преувеличения, неимоверных усилий агентов угрозыска осталась невостребованной. Понимал, что из поля зрения агентов УР и участковой милиции те, кто отделался легким испугом, конечно, не выпадут, но снова возвращался в памяти к недавним размышлениям о силе уголовной плесени и с горечью представлял, как снова полезет она из щелей, разрастаясь, набирая силу. Конечно, хотелось верить, что власть после процесса над шайкой неизмеримо больше уделит внимания укреплению милицейских сил, но видел Барс-Абрамов и другое.

Можно расширять угрозыск, увеличивать численность постов на улицах, мощнее вооружать войско правопорядка, учить действовать умело и грамотно, но пока не станет устойчивой власть, не поднимется промышленность, не расцветёт село, а стало быть, отпадет необходимость жесткого государственного нормирования – выдачи продпайков и прочего, – до тех пор, пока каждый не будет иметь реальную возможность честно заработать себе и своей семье на сытую и безбедную жизнь, – вот до тех пор и будет цвести кровавым цветом зловещая уголовная плесень. Пожирать жизни, нести горе в семьи, коверкать судьбы и вредить новой трудовой жизни.

Абрам Иосифович проводил взглядом конвой: из зала суда как раз выводили Лукьянова, следом плёлся плешивый Бизин, за ним мелькнула сутулая фигура Попикова.

«Твари… Эти и не убивали никого сами, купоны стригли на предательстве и продажности… Карманы и желудки набивали… По мелочи, конечно… Потому как и сами мелкие душонки…» – Барс-Абрамов вдруг с ужасом поймал себя на мысли, что лукьяновы и попиковы не одиноки, что есть фигуры куда более значительные, занимающие высокие посты, быстро забывшие, как они оказались на своих ответственных должностях, а главное – для чего они на них поставлены. И не попиковы с лукьяновыми вертят маховики уголовщины, не ленковы и их увальни, а как раз те, кто до государственных рулей добрался, как до кормушки. Кто лезет во власть жировать, а стало быть, плодить эту самую чёрную, кровавую плесень – барыги, оборотни, чинуши продажные. Те, кто на беде народной кормится. Этим уголовный смрад – самый цимес, аромат. А ежели устанут его нюхать – так пересчитай барыш, да и – восвояси. Какая разница, где икорку с расстегайчиками жрать да баб по заднице гладить! Нынче они, бабы, за кордоном глаже, чем в России-матушке, и жратвы там поболе будет. Да и что таким Родина? Разве она у них есть или была?..

«Нет, врёшь! Любую гниду и вошь извести можно! Не может никая тварь лишить человека стремления и возможности идти к счастью и обрести его. Кабы могло зло быть сильнее – давно бы человечество сдохло! Или, на худой конец, смирилось бы с этим злом. А человек-то не смирился, не покорился злым силам. Из века в век к добру, к хорошему тянется, а не в грязь. В грязь его толкают! Для чьей-то выгоды или услады. Жри из корытца и похрюкивай! Но человек всё равно не хочет быть свиньёй или овцой на заклание. К небу тянется, к солнцу, – парить свободной гордой птицей!.. А может, и будет всё так, как мечтаем? Для нас-то Россия никуда не делась. Вот она, стоим на её земле, дышим её воздухом. И завидущим глазом за кордон не косим. И что, невозможны у нас сытая мирная жизнь, всеобщее равенство и справедливость, человеческие отношения, без лжи, жадности, нахрапа и рвачества?.. – Абрамов усмехнулся. – Фантазии у меня – что у Жюля Верна! Но почему не может быть такого? В состоянии мы сами такую жизнь построить? А почему нет? Столько крови пролито в боях за свободу, за Революцию, столько народу полегло… И схватка с бандитами – такой же бой за народное счастье! Давим сволоту? Давим! И всю беляцкую свору с Антантой и прочими заморскими уродами почти что одолели, так почему же не сможем…»