Цена разрушения. Создание и гибель нацистской экономики - Адам Туз

невостребованными из-за отмены тех программ производства вооружений, для которых предназначался этот металл.

Первая задача, вставшая перед новой администрацией Шпеера, заключалась в том, чтобы справиться с этой «инфляцией квот». Как мы уже видели, кризис, разразившийся в 1941 г. в угольном секторе, в марте 1941 г. привел к созданию Государственной угольной организации (RVK) во главе с Паулем Плейгером, которая заведовала добычей и распределением угля. Весной 1942 г. Рейхсминистерство экономики начало добиваться создания аналогичной организации в сталеплавильной промышленности. Эти усилия принесли свои плоды 1 июня 1942 г. в виде Reichsvereinigung Eisen (RVE)[1787]. По-видимому, первоначально рейхсминистерство имело в виду индустриальную диктатуру во главе со «стальным царем». В реальности же вышел классический компромисс между важнейшими заинтересованными группировками в немецкой сталеплавильной промышленности, к которому пришли Шпеер и Альберт Феглер – тот как председатель наблюдательного совета Vestag оставался главной фигурой в этой отрасли[1788]. Неработоспособная идея о «стальном диктаторе», который неизбежно вызывал бы к себе враждебность в одном или нескольких сталеплавильных регионах, не получила воплощения, и во главе RVE в итоге был поставлен председатель, поддерживаемый сильным президиумом, в котором были представлены все главные группировки сталеплавильной отрасли. Первоначально Шпеер предлагал Гитлеру, чтобы RVE возглавил сам Феглер, но, как отмечал Шпеер, «Он [Гитлер] считает мое предложение относительно Феглера приемлемым, однако полагает, что еще лучше с этим делом справится Рехлинг. Решение остается за нами»[1789]. Шпеер, конечно же, понял намек. Герман Рехлинг, несомненно, являлся одним из наиболее выдающихся сотрудников режима из индустриальных кругов, но он не был сторонником государственной диктатуры над промышленностью. Среди активных промышленников Второй мировой войны Рехлинг выделялся своим давним послужным списком, получив известность еще в ходе дискуссий об аннексии завоеванных, которые шли во время Первой мировой войны. На протяжении своей долгой карьеры Рехлинг уделял все свое внимание подчинению Лотарингии и прилегающих регионов германскому государству[1790]. Но, несмотря на влияние Рехлинга и его превосходные связи с Нацистской партией, он оказался обделен при окончательном разделе французских активов в январе 1941 г., проиграв Флику и Reichswerke Hermann Göring. К 1942 г. Рехлинг испытывал такую неприязнь к Reichswerke, что с готовностью помог рурским кругам обуздать новые экспансионистские поползновения Плейгера[1791]. В свою очередь, Плейгер относился к индустриальному истеблишменту с таким подозрением, что даже отказался входить в президиум RVE.

Через десять дней после своего назначения Рехлинг выступил перед собранием ведущих сталепромышленников, поведав им о том, что именно стоит на кону[1792]. Сталеплавильная отрасль должна выйти на новые рубежи производительности. От ее успехов зависят и будущее военного производства, и «будущее частной экономики». Битвы, бушевавшие на Восточном фронте, не оставляли сомнений в серьезности положения. Достижения советской экономики, как откровенно признавал Рехлинг, нельзя не назвать чудом. Новые танки продолжали сходить с конвейера даже в осажденном Ленинграде. Несмотря на уничтожение не менее 20 тыс. советских боевых самолетов, красные ВВС бросают в бой все новые и новые машины. Каким образом Советскому Союзу удалось построить и содержать промышленные мощности, в таких больших количествах выпускающие боевую технику такого высокого качества? Поистине, война на Восточном фронте – это борьба двух систем. Не его, Рехлинга, дело рассуждать о возможном исходе войны. Но в том, что касается экономики, вопрос поставлен четко. «С тем чтобы оправдать существование частной экономики, мы должны достичь высочайших производственных результатов Если нам это не удастся, люди, вероятно, испробуют другие варианты». «В конечном счете, – продолжил Рехлинг, – речь идет о том, может ли частная экономика обеспечить требуемые результаты или же необходимо прибегнуть к иным организационным формам». Несомненно, эти слова представляют собой наилучшее определение шпееровской системы, по крайней мере в первые полтора года ее существования. Итогом зимнего кризиса 1941 г. стал альянс между гитлеровским режимом и ведущими элементами немецкого индустриального капитализма. Союз был заключен с целью выживания в борьбе со сталинизмом, которая велась не на жизнь, а на смерть[1793].

Перед сталеплавильной промышленностью стояли две главные задачи: увеличить объемы производства и реорганизовать систему квот. Эта реорганизация была поручена комитету сталепромышленников, во главе которого стоял вездесущий Феглер[1794]. В свою очередь, тот доверил техническую работу Гансу Керлю из РМЭ. Керль не был специалистом по стали. Но он подтвердил свою репутацию одного из самых жестких проводников нацистской экономической политики, внедрив строгую систему квот в текстильном секторе. Заменив обычные деньги купонами, он сумел резко сократить спрос на одежду со стороны домохозяйств. Кроме того, в сотрудничестве со своим другом Паулем Плейгером он сыграл ключевую роль при реорганизации угольной промышленности. Теперь Керль использовал те же принципы применительно к сталеплавильной отрасли, создав систему, с которой Zentrale Planung был ознакомлен 15 мая 1942 г.[1795] Вся колоссальная задолженность по поставкам стали аннулировалась. С целью предотвращения нового витка «стальной инфляции» квотированию в дальнейшем подлежало 90 % объемов выпуска стали, а 10 % резервировалось для наиболее приоритетных заказов. В свою очередь, сталеплавильным заводам запрещалось брать заказы, которые они были не способны выполнить в разумные сроки[1796]. Несколько позже, в третьем квартале 1942 г., общее количество стальных квот было сокращено с целью