Эпоха надзорного капитализма. Битва за человеческое будущее на новых рубежах власти - Шошана Зубофф

Во-первых, надзорные капиталисты больше не нуждаются в людях как в потребителях. Вместо этого ось спроса и предложения разворачивает надзорную капиталистическую фирму в направлении бизнесов, жаждущих предвидеть поведение отдельных лиц, групп и целых обществ. В результате, как мы видели, «пользователи» становятся источниками сырья для производственного процесса цифрового века, ориентированного на нового бизнес-клиента. В тех случаях, когда отдельный потребитель продолжает существовать как часть надзорно-капиталистических операций – например, покупая пылесосы Roomba, кукол-шпионов, умные бутылки водки или основанные на поведении страховые полисы, – социальные отношения больше не строятся на взаимном обмене. В этих и многих других случаях продукты и услуги служат всего лишь «хозяевами» для паразитических операций надзорного капитализма.

Во-вторых, по историческим меркам крупные надзорные капиталисты нанимают относительно мало работников по сравнению со своими беспрецедентными вычислительными ресурсами. Эта схема, при которой небольшая, высокообразованная рабочая сила повелевает мощью огромной капиталоемкой инфраструктуры, называется гипермасштабированием. Историческая беспрецедентность этих гипермасштабных бизнес-операций становится очевидной, если сравнить уровни занятости и рыночной капитализации General Motors в течение семи десятилетий с соответствующими недавними (после IPO) данными по Google и Facebook. (Я ограничилась здесь Google и Facebook, потому что обе компании были чисто надзорными капиталистическими фирмами еще до публичного размещения акций.)

С момента, когда они стали публичными, и до 2016 года рыночная капитализация Google и Facebook неуклонно росла, достигнув 532 миллиардов долларов к концу 2016 года для Google и 332 миллиардов долларов для Facebook, при этом в Google никогда не было занято более 75 000 человек, а в Facebook – более 18 000. General Motors потребовалось четыре десятилетия, чтобы достичь максимальной рыночной капитализации в 225,15 миллиарда долларов в 1965 году, когда в нем работало 735 000 женщин и мужчин[1255]. Больше всего поражает, что в GM было занято больше людей в разгар Великой депрессии, чем в Google или Facebook, когда они достигли высот рыночной капитализации.

История GM – это образцовая американская история XX века, до того, как глобализация, неолиберализм, движение за права акционеров и плутократия развалили публичную корпорацию и институты «двойного процесса». Существование этих институтов оправдывало политику занятости GM справедливыми трудовыми практиками, профсоюзами и коллективными переговорами, символизирующими стабильную взаимность в течение десятилетий, предшествовавших глобализации в XX веке. Так, в 1950-х годах 80 % взрослых американцев сказали, что «большой бизнес» – благо для страны, 66 % полагали, что бизнес не нуждается или почти не нуждается в каких-либо изменениях, а 60 % согласились с тем, что «прибыли крупных компаний помогают улучшить жизнь всем, кто покупает их товары или услуги»[1256].

Хотя некоторые критики считали эту взаимность причиной неспособности GM адаптироваться к глобальной конкуренции в конце 1980-х годов, которая в конечном итоге привела к его банкротству в 2009 году, анализ показал, что основную ответственность за легендарный упадок фирмы несут хроническая самоуспокоенность менеджмента и заведомо провальные финансовые стратегии. Этот вывод подтверждается успехами немецкой автомобильной промышленности в XXI веке, где сильные трудовые институты имеют официальные полномочия по принятию решений[1257].

Гипермасштабные фирмы стали символом современного цифрового капитализма, и, как капиталистические изобретения, они поднимают серьезные социальные и экономические проблемы, включая их влияние на занятость и заработную плату, концентрацию и монополизацию[1258]. В 2017 году 24 гипермасштабные фирмы эксплуатировали 320 центров обработки данных, в которых работали от тысяч до миллионов серверов (Google и Facebook были среди крупнейших из них[1259].