История Рима (с иллюстрациями) - Сергей Иванович Ковалёв

победа над Помпеем для стабилизации италийских отношений. Угроза новой невольничьей войны исчезла. 30 тыс. рабов из войска Помпея были возвращены их владельцам; 6 тыс., хозяева которых не отыскались, казнены. Италии перестали грозить набеги пиратов, свобода торговли была восстановлена, цены на хлеб упали, голод в Риме прекратился.

Все это сильно укрепило положение Октавиана. Его чествовали в Риме с большим торжеством, подобно Цезарю он получил пожизненную трибунскую власть. Чувствуя свое положение окрепшим, Октавиан сам начал ослаблять тот суровый режим земельных конфискаций, налогов и принудительных наборов, который давил на Италию, начиная с 43 г. Поведение Антония на Востоке могло только укрепить начавшееся сближение между Октавианом и рабовладельцами Италии.

Октавиан, Антоний и Лепид, заключив соглашение между собой, составили проскрипционные списки. При этом они посчитали нужным издать особый манифест, объясняющий необходимость проскрипций. Этот документ, переданный Аппианом (Гражданские войны, IV, 8— 11), интересен вдвойне потому, что это первая в мировой истории официальная программа массового террора, аргументированно доказывающая его необходимость и даже его благородные цели. Документ гласил следующее: «Марк Лепид, Марк Антоний и Октавий Цезарь, избранные для устройства и приведения в порядок государства, постановляют следующее: если бы негодные люди, несмотря на оказанное им по их просьбе сострадание, не оказались вероломными и не стали врагами, а потом и заговорщиками против своих благодетелей, не убили Гая Цезаря, который, победив их оружием, осыпал всех почетными должностями и подарками, то и мы не вынуждены были бы поступить столь сурово с теми, кто оскорбил нас и объявил врагами государства. Ныне же, усматривая из их заговоров против нас и из судьбы, постигшей Гая Цезаря, что низость их не может быть укрощена гуманностью, мы предпочитаем опередить врагов, чем самим погибнуть. Да не сочтет кто-либо этого акта несправедливым, жестоким или чрезмерным; пусть он примет во внимание, что испытал Гай Цезарь и мы сами. Ведь они умертвили Цезаря, бывшего императором, верховным понтификом, покорившего и сокрушившего наиболее страшные для римлян народы, первого из людей, проникшего за Геркулесовы столпы в недоступное дотоле море и открывшего для римлян неведомую землю, умертвили среди священного места во время заседания сената, на глазах у богов, нанеся ему 23 раны; это те самые люди, которые, будучи захвачены им по праву войны, были пощажены им, а некоторые даже назначены в завещании наследниками его состояния. Остальные же вместо того, чтобы наказать их за такое преступление, поставили запятнанных кровью на должности и отправили управлять провинциями. Пользуясь этим, они расхитили государственные деньги, а теперь собирают на эти средства армию против нас, требуют других войск еще от варваров, постоянных врагов римского могущества. Из городов, подчиненных римскому народу, одни, ввиду оказанного ими неповиновения, они предали огню, сравняли с землей или разрушили, другие же города, терроризированные ими, они восстанавливают против отечества и против нас.

Некоторых из них мы уже казнили, остальные, вы скоро это увидите, понесут, с помощью божества, кару. Но хотя важнейшие дела в Испании, Галлии и в Италии уже выполнены нами или находятся на пути к разрешению, все-таки еще остается одно дело — поход против находящихся по ту сторону моря убийц Цезаря. Если мы хотим вести эту внешнюю войну для вашего блага, то нам кажется, ни вы, ни мы не будем в безопасности, оставив в тылу прочих врагов, которые нападут во время нашего отсутствия и будут выжидать удобного случая при всех превратностях войны. С другой стороны, лучше не медлить с ними в таком спешном деле, но уничтожить их всех немедленно, коль скоро они начали против нас войну еще тогда, когда постановили считать нас и наши войска врагами. И они готовы были погубить столько тысяч граждан вместе с нами, невзирая ни на возмездие богов, ни на ненависть людей. Никаких страданий народные массы не испытывают от нас, и мы не станем выделять в качестве врагов всех тех, кто разошелся с нами или злоумышлял против нас, или кто выдается своим чрезмерным богатством, влиянием, и не в таком количестве пострадают они, в каком другой диктатор, бывший до нас, умертвил, он, который также восстанавливал государство среди гражданской войны и которого вы за его деяния назвали Счастливым[353]; правда, неизбежно, чтобы у троих врагов было больше, чем у одного. Мы будем карать только самых закоренелых и самых виновных. И это столько же в ваших интересах, сколько лично в наших. Неизбежно, что во время нашей борьбы вы все, находясь между враждующими сторонами, будете сильно страдать. Необходимо далее, чтобы и армия, оскорбленная и раздраженная, объявленная нашими общими противниками вражескою, получила некоторое удовлетворение. И хотя мы могли приказать схватить тех, о которых это было решено, мы предпочитаем предворительно опубликовать их список, чем захватить их врасплох. И это опять-таки в ваших интересах; чтобы не было возможности разъяренным солдатам неистовствовать по отношению к невиновным, но чтобы солдаты, имея в руках списки проверенных по числу и названных по именам лиц, воздерживались, согласно приказанию, от насилия по отношению ко всем остальным.

Итак, в добрый час. Никто не должен давать приют у себя, скрывать, отправлять в другое место или давать себя подкупать деньгами; всякого, кто будет изобличен в том, что он спас или оказал помощь, или только знал об этом, мы, не принимая во внимание никаких отговорок и просьб о прощении, включаем в проскрипционные списки. Головы убитых пусть приносят к нам за вознаграждение в 25 000 аттических драхм за каждую, если приносящий свободнорожденный, если же раб, то получит свободу, 10 000 аттических драхм и гражданские права своего господина. Те же награды назначаются и доносчикам. Никто из получающих награды не будет вноситься в наши записи, и имя его останется неизвестным» (пер. С. А. Жебелева). Одним из первых в проскрипционных списках стояло имя Цицерона. 7 декабря 43 г. великий римский оратор трагически погиб. Плутарх (Цицерон, 48) и Аппиан (Гражданские войны, IV, 20) подробно описывают гибель Цицерона и неистовую радость Марка Антония, по настоянию которого имя автора «Филиппик» было внесено в списки проскрибированных. Позднее Веллей Патеркул воспользовался этим трагическим концом Цицерона для панегирика в его адрес и для гневных обвинений по отношению к Марку Антонию. «Преступление Антония, — пишет он, — заставило умолкнуть народный глас: никто не защитил жизнь того, кто на протяжении стольких лет защищал в общественной сфере — государство, а в частной — граждан. Но все это напрасно, Марк Антоний, — негодование, вырывающееся из глубины души и сердца, вынуждает меня выйти за