Хрущев - Уильям Таубман

Наконец из Кремля пришло высочайшее решение о похоронах. Разумеется, никакой Красной площади: скромная частная церемония на Новодевичьем кладбище в понедельник, в двенадцать часов. Перед этим, в десять — прощание в кунцевском морге. Все расходы брал на себя Центральный Комитет. Официально о смерти Хрущева было объявлено только в понедельник, в десять утра — несомненно для того, чтобы на похоронах были только родные и приглашенные ими друзья.

Выразит ли соболезнования кто-нибудь из бывших коллег Хрущева? — спрашивали себя члены семьи. Нет, никто не позвонил. Но в тот же вечер новость распространилась за границей, и в дом начали приходить письма с соболезнованиями от глав государств и лидеров коммунистических партий. Власти не знали, что делать с этим потоком писем. В конце концов случайно некоторые (хотя и не все) доходили до адресатов в грязных и разорванных конвертах.

В понедельник, 13 сентября, семья Хрущевых поднялась на рассвете, чтобы попасть в Кунцево к десяти часам утра. Было пасмурно, моросил дождь. Родственники, приехавшие из других городов, ночевали в городской квартире Хрущевых и на диванах и кушетках в Петрово-Дальнем. В утренней «Правде» не было некролога — лишь заметка на последней странице «с прискорбием» извещала о кончине на 78-м году жизни «бывшего первого секретаря ЦК КПСС и председателя Совета Министров СССР, персонального пенсионера Никиты Сергеевича Хрущева».

Прощание состоялось в унылой комнатке непрезентабельного кирпичного здания. Снаружи, на обочинах пустых улиц и за заборами, виднелись грузовики, полные автоматчиков; их командиры переговаривались между собой по рации. Несмотря на все усилия властей, на церемонию пришло несколько храбрецов, лично не знавших Хрущева, но пожелавших отдать ему последний долг. Владимир Лакшин, коллега Твардовского по «Новому миру», вспоминает, как капитан милиции долго допрашивал его, кто он такой и куда идет, — но вопросы эти, по-видимому, не имели практической цели, так как Лакшина с женой беспрепятственно пропустили. У открытого гроба стояли венки от родных, друзей и еще один, скромный — от Центрального Комитета и Совета министров. Из стареньких динамиков с шипением и скрипом несся «Траурный марш». Вокруг гроба стояли члены семьи и несколько старых донбасских товарищей Хрущева. Несколько дипломатов и иностранных корреспондентов ждали снаружи. Перед отъездом на кладбище посторонние вышли, и члены семьи на несколько минут остались наедине с покойным: «рыдающие Юля-старшая и Юля-младшая, окаменевшая Рада и обессилевшая мама»62.

Похоронный автобус въехал на кладбище (это было сделано в нарушение правил, чтобы не привлекать внимания к похоронам Хрущева), проехав мимо таблички «Кладбище закрыто на санитарный день». Для погребения Хрущева выделили участок у дальней стены, поодаль от дорожек. Тем из скорбящих, кто не приехал на автобусе вместе с семьей, выпала нелегкая задача: выходы из ближайших станций метро были закрыты, и автобусы и троллейбусы, чьи маршруты проходили мимо кладбища, в этот день не останавливались на соответствующих остановках. Само кладбище было оцеплено милицией, и прорваться через оцепление, назвав себя родственниками или друзьями семьи, удавалось лишь самым настойчивым.

Хотя власти дали понять, что произнесение речей нежелательно, Нина Петровна не могла себе представить, что бывшего первого секретаря ЦК КПСС, председателя Совета министров СССР опустят в землю без единого слова. Поэтому еще в кунцевском морге Сергей Хрущев переговорил с некоторыми из прибывших и попросил их выступить. Сам он, поднявшись на холмик земли неподалеку от могилы, сказал несколько слов о покойном отце и муже. Надежда Диманштейн, маленькая седая женщина, знавшая Хрущева в двадцатых, а в тридцатых, как многие другие коммунисты, репрессированная, поблагодарила его от имени миллионов реабилитированных и возвращенных из лагерей и ссылок. Третьим выступил коллега Сергея: Хрущева он почти не знал, но его отец погиб в лагере. Он поблагодарил Хрущева за то, что тот вернул его отцу доброе имя, и сказал, что дети Хрущева должны им гордиться.

Речи были окончены. Агенты спецслужб в гражданском попытались помешать собравшимся — всего их было около двух сотен человек — подойти к гробу, но члены семьи упросили их не мешать прощанию. Когда толпа отхлынула, гроб опустили в могилу и Сергей бросил на него первую горсть земли. Могильщики уже закапывали гроб, когда к месту упокоения подбежал запыхавшийся молодой человек с новым венком: «Никите Сергеевичу Хрущеву от Анастаса Ивановича Микояна». Единственный из советских небожителей, Микоян счел нужным отдать последний долг своему старому товарищу.

Лишь через четыре года после смерти Хрущева семья получила разрешение поставить на могиле памятник. После бесконечных отсрочек и отговорок (чиновники на разных уровнях не говорили «нет», но явно боялись сказать «да») вдова Хрущева позвонила председателю Совета министров Алексею Косыгину и получила у него разрешение на мемориал1.

Памятник работы Эрнста Неизвестного — того самого скульптора, которого Хрущев так жестоко «разносил» в 1962 и 1963 годах, — состоит из чередующихся блоков белого мрамора и черного гранита: на одном из них возвышается бронзовая голова Хрущева с суровым, напряженным лицом. Так художник изобразил человека, в характере которого сплелось множество контрастов: «последний романтик» — и приземленный реалист; оппортунист — но со своими принципами; страшащийся войны — но готовый ходить по краю бездны; малограмотный рабочий — и руководитель великой державы; человек, замешанный в страшнейших преступлениях эпохи, — и принесший своей стране много добра.

Почти двадцать лет — до начала перестройки — этот яркий, многосторонний, противоречивый человек оставался у себя на родине в забвении: казалось, о нем прочно забыли. Умение вычеркивать неугодных политиков из истории не было новым: сперва его успешно применял Сталин, потом — Хрущев по отношению к самому Сталину. Кроме того, Брежнев и его коллеги питали ненависть даже к мертвому Хрущеву. Уже в 1984 году, на заседании Политбюро, где было принято решение восстановить в партии Молотова, присутствующие обменялись репликами о Хрущеве. Министр обороны Дмитрий Устинов: «…его скандальные заявления… в адрес Сталина… Никакой враг не причинил бы нам столько вреда, как Хрущев…» Председатель Совета министров Николай Тихонов: «Он мазал грязью нас и нашу политику…» Министр иностранных дел Андрей Громыко: «Он нанес непоправимый урон положительному образу Советского Союза в глазах всего мира»2.

Обычные граждане ни в октябре 1964 года, ни позже не имели возможности выступить в защиту Хрущева, хотя многие вспоминали о нем с благодарностью. Как пишет Рой Медведев: «Одно то, что в годы его правления были реабилитированы около двадцати миллионов человек — пусть многие из них посмертно, — перевешивает все ошибки и промахи Хрущева»3. Однако многие другие, для кого его имя было связано с хлебными очередями, международными кризисами, бескультурьем и экстравагантным поведением, пятнающим достоинство России, были рады его уходу.

Михаил Горбачев, начавший свою политическую карьеру во времена Хрущева, с ностальгией вспоминал о его открытости и оптимизме. Хотя при преемниках Хрущева он сделал блестящую карьеру (от областного партийного чиновника в 1964 году до секретаря ЦК и члена Политбюро в 1980-м), для него «брежневщина — не более чем консервативная реакция на попытку реформ Хрущева…». Поколение Горбачева, продолжает он, «считало себя „детьми XX съезда“» и почитало своим долгом «возобновить процесс перемен и пойти дальше»4.