Н. С. Хрущев. Воспоминания. Время. Люди. Власть. В 2 книгах. Книга 2 - Никита Хрущев

Когда ликвидировали названную организацию, Макдаффи приезжал в Советский Союз, и я его принимал. Он говорил: «Господин Хрущев, если бы вы могли приехать к нам и показать всем, что вы такой же человек, как мы… Американцы думают, что советские – какие-то особые люди или что они вообще не люди. Прямое общение имело бы большое значение для нашего сближения. То, что вы вместе с американцами дрались против Гитлера и что вы были главной силой, которая сокрушила гитлеровскую машину, и заплатили своей кровью за всех воевавших против Гитлера, забыто. Медовый месяц, как говорится, уже прошел».

Да, уже бушевала холодная война, которую развязал Черчилль. Машина монополистического капитала, которая владеет средствами воздействия на умы, довела до того, что нас и за людей не считали. И об этом Макдаффи высказал свои соображения. Если принять во внимание то, что он говорил о своих соотечественниках, то имелась теперь несомненная польза от встречи с группой деловых людей в Вашингтоне. И их вопросы, и мои ответы, и характер встречи были описаны журналистами. Потом в СССР издали коллективный труд, в котором рассказывалось о моей поездке по США. Считаю, что книга эта достаточно объективна и полезна[626]. Сейчас я иногда встречаюсь с людьми, которые познакомились с книгой, и они говорят, что с большим удовольствием прочли ее и хранят как память о том времени.

Я позволил себе также предпринять поездку по Вашингтону, чтобы познакомиться с городом[627]. Делал даже пешие прогулки, уходя недалеко от своей резиденции. Город этот богатый, чистый, зеленый и красивый. Он вроде нашего провинциального городка, но более богат. Это не Нью-Йорк, нет такого городского шума. Мне Вашингтон очень понравился и планировкой, и архитектурой. Там меньше небоскребов, стоят хорошие, добротные дома. Однажды во время моей прогулки (а журналисты всегда дежурили и потому сопровождали меня, фиксируя каждый шаг) я направился к памятнику президенту Линкольну. Вошел в помещение, снял шляпу и отвесил поклон, засвидетельствовав уважение тому, кто поднял оружие против рабовладельцев. Мне хотелось воздать должное уважение бывшему лесорубу от бывшего шахтера бывшей России. Это все потом обыгрывалось американскими журналистами в хорошем тоне.

В соответствии с протоколом Эйзенхауэр дал прием в мою честь. Прием или обед? Нет, все же обед[628]. Мы сидели за столами с блюдами. А когда из приемного зала входили в столовый зал, чтобы занять свои места, мне шепнули на ухо, что я должен взять под руку жену президента и проследовать с ней. Президент США сделал то же в отношении Нины Петровны. Блюда, которыми нас угощали, были обильны и очень питательны. Американцы вкусно готовят. Когда принесли отбивные, они оказались размерами с тарелку. Я как глянул на них, так и обратился к президенту: «Господин президент, столько же невозможно съесть!» Он расплылся в улыбке: «Господин Хрущев, я вас уверяю, что вы еще добавку попросите». И оказался прав. Приготовлено было очень вкусно. Я с удовольствием съел отбивную и, чтобы доставить удовольствие президенту, попросил добавку. Он захохотал: «Вот видите!»

За столом не бывает переговоров, ведутся только беседы. Люди едят, провозглашают тосты, так проходит время. А потом, когда нас позвали в отдельный зал, где подавали кофе, то мы разбились на группы. Я сидел за одним столиком с президентом и неким адмиралом. Эйзенхауэр отрекомендовал его как своего друга. Нас за столиком было человек пять, кто остальные – не знаю. Мы обменивались мнениями на случайные темы. Адмирал, который проявлял постоянно любезность, сказал: «Я хотел бы вас попросить принять от меня подарок с моей фермы». Кажется, то были две телки и бычок. Они оказались той же породы, что и телка, которую я получил в подарок от президента. (Породы блэк ангус. – С. Х.) Я тут же сказал: «Охотно принимаю ваш ценный подарок, а главное – ценю ваше внимание ко мне». Вот, собственно, что осталось у меня в памяти от обеда. Более ничего примечательного не произошло. По всем важным вопросам мы обменялись мнениями в другом месте и в ином составе.

Посол Меньшиков, хорошо зная страну, помогал мне советами и справками, информировал меня, если предстояла какая-нибудь встреча. Он знал тамошних людей лучше других, да и обязан был знать, для чего имел нужные кадры и вполне отвечал своему назначению, был полезен мне. По его просьбе я встретился специально с работниками нашего посольства, передал им приветы с Родины и добрые пожелания. Единственное, что хочу добавить здесь, – о вице-президенте Никсоне, но относительно нашей более ранней встречи с ним.

Она состоялась летом 1959 года, до моей поездки в США, на американской выставке товаров, предметов быта и культуры в московском парке «Сокольники». Открывать выставку приехал Никсон. Выставка не имела успеха, потому что отношение к ней со стороны организаторов оказалось несерьезным: она носила сугубо пропагандистский характер, так как содержала главным образом фотографии или экспонаты художников и скульпторов. Большинство экспонатов – в стиле модернистов. Мне показалось, что выставка произвела на большинство посетителей не хорошее впечатление, а отталкивающее. Безусловно, имелись и поклонники. В каждом обществе и на каждом этапе его развития рождаются всякие идеи: и прогрессивные, и иные, с извращениями. Возможно, именно последнее нравилось отдельным посетителям. Я много слышал прежде о модернистском искусстве (меня информировали наши официальные лица, ездившие за рубеж) и решил посмотреть сам, в чем выражаются новые веяния культуры.

Еще до открытия выставки, когда американцы только строили свой павильон, я съездил туда. Меня интересовала его конструкция из нескольких элементов, которые готовились в США, завозились в Москву и здесь собирались. Мне это понравилось: задачу решили рационально, конструктивно. Открывал выставку Никсон. Не помню, кто еще из нашего руководства посещал ее. Осмотрели павильон. Все тонуло в диаграммах и фотографиях, а сделано было красочно, чтобы произвести впечатление. Выставка носила сугубо агитационный характер и не удовлетворяла запросов наших руководящих хозяйственных, технических и партийных кадров. Мы отнеслись к ней придирчиво. На первый план выдвигали полезное, а уж потом предметы, удовлетворяющие потребности эстетики.

Я осмотрел раздел художников. На меня он не только не произвел доброго впечатления, а скорее оттолкнул. В разделе скульптуры то, что я увидел, меня просто потрясло. Скульптура женщины… Я не обладаю должной красочностью языка, чтобы обрисовать, что там было выставлено: какая-то женщина-урод, без всех верных пропорций, просто невозможное зрелище. Американские журналисты меня расспрашивали (а они знали мое отношение к такому жанру в искусстве) и поэтому как бы подзадоривали. Ну я и отвечал: «Как посмотрела бы мать на сына-скульптора, который изобразил женщину в таком виде? Этот человек, наверное, извращенец. Думаю, что он, видимо, ненормальный, потому что человек, нормально видящий природу, никак не может изобразить женщину в таком виде». Другие экспонаты тоже не произвели на меня хорошего впечатления. С моей точки зрения, там не было ничего, что нам можно было бы практически использовать. Почти не было новой техники. А мы буквально гонялись за всякими новинками и ожидали, что американцы что-то покажут. Ведь они могли показать много интересного.