Весь Карл Май в одном томе - Карл Фридрих Май

стоял рядом со скамьей, держа в руках палку. От ужаса он отскочил на несколько шагов назад и вскрикнул:

— Что? Как? Я тоже получу бастонаду?

— Конечно! — сказал я, хотя намеревался проделать с ним совсем другое.

— На это ни у кого нет права!

— Ты заблуждаешься. Это право есть у меня. Я знаю все. Разве ты не открыл свой дом для того, чтобы нас в нем убили!

— Это огромная ложь!

— Разве не твой брат Манах эль-Барша, исполнявший когда-то должность сборщика налогов в Ускюбе, а позднее смещенный, побывал вчера утром у тебя, известив о нашем прибытии, а также о приезде своих сообщников?

— Тебе все это приснилось; у меня нет брата!

— Наверное, мне приснился и ваш разговор о том, что нас надо поселить в Башне, где обитает призрак старухи, и что твой слуга Хумун сыграет роль этого призрака?

— Господин, ты рассказываешь мне совершенно незнакомые вещи!

— Хумун знает эти вещи; я вижу по его изумленному взгляду, который он бросает на меня. Он удивляется, что я знаю о вашей тайне. План с призраком был невыполним, и тогда вы пришли к мысли подняться на башню и убить нас.

— Аллах, Аллах! Ты в своем уме?

— Меня должны были убить оба аладжи; Баруд эль-Амасат решил убить Оско, потому что тот надеется отомстить ему за похищение Сеницы. Твой брат Манах эль-Барша взял на себя Халефа, а Хумун вызвался прикончить Омара. Миридит ушел, потому что заключил мир со мной и отдал мне чекан, который ты видишь у меня за поясом.

— Аллах акбар! Он все знает! Его дурной глаз все ему сказал! — испуганно пробормотал Хумун.

— Нет, нет, он ничего не знает, совсем ничего! — воскликнул Хабулам. — Господин, я не знаю никого из этих людей, чьи имена ты только что назвал.

— Они были с тобой наверху башни, а до этого вы все вместе находились внутри стога, стоящего вблизи башни. Там, внутри стога, устроена комната.

— У меня нет никакого стога с комнатой внутри!

— Тогда я покажу его тебе и скажу, что сам заполз туда, прячась среди снопов; я видел вас и подслушал все, о чем вы говорили. Я слышал каждое слово, каждое слово!

Он отшатнулся и, оцепенев, в ужасе глядел на меня.

— Разве миридит не замахнулся ножом на старого Мубарека, прежде чем уйти?

— Я… я… я ничего не знаю, — пролепетал он.

— Ладно, тогда мы спросим-ка Суэфа; может, он знает что. А если он не ответит, то еще тридцать палок развяжут ему язык.

Тут же Суэф повернулся ко мне, оскалил зубы, как дикий зверь, бросил на меня свирепый взгляд и крикнул:

— Собака! Ты видел, как я выдержал твою бастонаду! Я хоть раз заскулил? Ты думаешь, что я так тебя испугаюсь, что только под палками скажу правду?

— Так скажи, если у тебя есть мужество!

— Да, у меня есть мужество. Все именно так, как ты говоришь: мы хотим убить тебя. Пока нам не удалось, но — клянусь Аллахом! — ты не уйдешь далеко. Вороны расклюют ваши трупы!

— Он говорит неправду; он говорит неправду! — кричал Хабулам. — Боль наказания отняла его разум!

— Трус! — крикнул Суэф.

— Сиди, спроси-ка теперь Хумуна, — сказал Халеф. — Если он не заговорит, мы дадим ему еще двадцать ударов по подошвам.

Он подошел к слуге и взял его за руку.

— Оставь меня, дьявольский хаджи! Я признаюсь во всем, во всем! — закричал Хумун.

— Все так, как сказал эфенди?

— Да, да, совершенно точно!

— Он тоже обезумел от боли! — крикнул Хабулам.

— Ладно, — сказал я, — тогда я привлеку еще двух свидетелей. Скажи по правде, Яник, виновен ли Хабулам, как ты считаешь?

— Он хотел вас убить, — ответил слуга.

— Подлец! — воскликнул Хабулам. — Ты ждал, что я накажу тебя за непослушание, поэтому мстишь мне!

— Анка, — продолжал я, — видела ли ты, как твой хозяин всыпал в пирог крысиный яд?

— Да, — ответила она, — я это точно видела.

— О Аллах, какая неслыханная ложь! Господин, клянусь пророком и всеми святыми халифами, что я совсем невиновен!

— Тогда ты совершил чудовищное святотатство, за которое тебя…

Внезапно меня прервали. Находившиеся рядом магометане буквально взбесились, видя, что Хабулам лжет и притом клянется именем пророка и памятью халифов. Тут же Халеф схватился за плеть; по комнате раскатилось гневное бормотание. Хумун встал на свои больные ноги, пошатываясь, подошел поближе и, плюнув своему господину в лицо, сказал:

— Тьфу! Будь проклят во веки веков! Твоя трусость заведет тебя в джехенну! И я-то служил господину, которого Аллах низвергнет в адскую бездну. Я покидаю тебя. Но сперва рассчитаемся!

Уже Суэф стоял рядом со стариком и кричал:

— Позор тебе и дням твоей старости! Твоя душа погибла, а память о тебе истреблена у всех правоверных! Я больше не имею с тобой дела!

Покачиваясь, оба опять вернулись на свои места. Они с легкостью обременяли свою совесть убийством, но поношение пророка и его преемников возмутило их.

Словно удар хватил Хабулама. Обеими руками он держался за лоб. Потом он внезапно воздел руки и закричал:

— Аллах, я ошибся! Но я исправлю ошибку. Я признаю, что вас собирались убить и что я добавил яд в кушанье!

— Аллах иль Аллах, Мухаммад рассул Аллах! — раздавалось вокруг.

Халеф подошел к нему и, тяжело опустив руку на плечо, промолвил:

— Твое счастье, что ты отказался от клятвы! Хотя эфенди не позволил бы мне расправиться с тобой, но все равно, клянусь бородой пророка, твое солнце жизни закатилось бы еще до того, как я покинул бы твой дом! Итак, ты признаешь свою вину?

— Да.

— Тогда ты облегчаешь наказание, возложенное на тебя. Эфенди, сколько ударов он должен получить? — спросил Халеф.

— Сто! — ответил я.

— Сто?! — взвизгнул старик, — Я не переживу этого!

— Это твое дело! Ты получишь сто ударов по подошвам!

Он едва не свалился с ног. Я видел, как тряслись его колени. Это был большой злодей и еще больший трус.

— Будь милостив! — причитал он. — Аллах воздаст тебе.

— Нет, Аллах рассердится на меня, если я погрешу против законов. А что скажут Суэф и Хумун, если я избавлю тебя от наказания, в то время как они вытерпели свою кару!

— К бастонаде его! — крикнул Суэф.

— Он получит свою сотню! — согласился Хумун.

— Ты слышишь это? — сказал Халеф. — Этого желает Аллах, и мы этого хотим. Так что иди сюда! Возложи свои члены на скамью, дабы мы привязали тебя.

Он схватил его за руку, чтобы уложить его. Ужасный старик извивался, как червь, ныл, как ребенок. Я кивнул Оско и Омару. Они схватили его