Новая книга ужасов - Стивен Джонс

– Селкирк, – повторила она. – Вы из Уинсетта?

Он чуть не всплеснул руками от удивления, потом покачал головой.

– Нет, из Службы маяков. Но вы правы, я – племянник здешнего Селкирка.

– Понятно, – сказала она.

Легкий португальский акцент ее речи всколыхнул воспоминания о «Гарпуне и Ворвани», крикливых китобоях и дымном воздухе таверны.

– В таком случае, – неожиданно улыбнулась женщина, – добро пожаловать.

– Боюсь, через несколько минут вы не будете столь любезны со мной, миссис Марчант. Я явился к вам затем…

Не слушая, женщина повернулась и начала подниматься по лестнице; не оборачиваясь, поманила его за собой.

– Вы, должно быть, замерзли, – услышал он ее голос. – Я напою вас чаем.

Селкирк шагнул внутрь и задержался, прислушиваясь к свисту ветра в щелях, словно метавшего в него со всех сторон ледяные стрелы. Если бы не крыша, это сооружение вообще нельзя было бы назвать жилищем, а уж тем более спасительным маяком или убежищем. Потом он начал подниматься вслед за женщиной по винтовой лестнице.

Изнутри кладка также шелушилась и заплесневела, над головой что-то хлопало, словно верхушка башни была полна птицами. За четыре ступени до световой комнаты Селкирк остановился и, застыв там, куда не доходил желтоватый свет свечи, уставился наискось вниз.

У стены, скрестив фарфоровые ножки, виднеющиеся под монашеским облачением, сидела кукла. Из-под низкого черного капюшона на Селкирка глядели обескураживающе голубые глаза, обрамленные длинными ресницами. На коленях куклы лежало серебряное распятие, длинные четки свисали на ступеньку, их крошечные бусины переливались в тусклом дрожащем свете бледно-желтыми и розовыми бликами, будто ракушки глубоко под водой. И действительно четки сделаны были из обломков перламутровых раковин.

Осмотревшись, Селкирк увидел других кукол, которых, поднимаясь, почему-то не заметил. Они сидели на каждой ступеньке вдоль рябой стены. Насколько он мог судить, материалом для изготовления кукол послужили, в основном, те же ракушки. Две куклы стояли, еще одна – сидела, поджав под себя ножки и приложив ухо к камню, словно прислушивалась к чему-то. Монахиня на верхней ступеньке глядела вниз, ухватившись кривыми ручками-раковинками за прогнившую балясину. У этой тоже были голубые глазки, но она еще и улыбалась, словно маленькая девочка. Утратив дар речи, Селкирк вступил в световую комнату и замер, как вкопанный.

Несмотря на пасмурный день, пыль и соляной налет на оконных стеклах, помещение заливал свет. Разумеется, шел он от свечей, а не от большого фонаря, который вряд ли вообще можно было зажечь. На противоположной стороне помоста, окружавшего фонарь, бок о бок стояли два белых плетеных кресла, обращенных к морю. Поверх их спинок были наброшены ярко-красные шерстяные одеяла, в ногах лежал коврик из той же шерсти. На коврике стоял кукольный дом.

Как и сами куклы, он был сделан из ракушек, песка и плавника. С остроконечной крыши свисали кисточки фиолетовых цветов, напоминая плюмаж, а по карнизу были прицеплены чаячьи перья, вроде диковинного флердоранжа, украшающего голову кокетливой невесты. По ковру расставлены были все те же удивительные монахини, напоминая кошек во дворе дома. Некоторые куклы лежали на спинах, приложив руки к распятиям и как бы греясь на свету. Одна карабкалась по ножке кресла. Наконец пять или шесть сидели у окон, вглядываясь в морские просторы.

Эти-то и напомнили Селкирку, зачем он здесь, вернув его, по крайней мере отчасти, в чувство. Он придирчиво оглядел помещение. Полдюжины круглых деревянных столиков равномерно расставлены были по периметру, и на каждом – подсвечники с желтыми восковыми свечами, горящими золотым светом, отчего создавалось обманчивое ощущение тепла. На столиках лежал материал для изготовления кукол: махонькие серебряные распятия, разноцветная галька и сотни ракушек. Столик по правую руку от Селкирка был аккуратно накрыт на одного человека: чистая белая тарелка, вилка, ложка и щербатая чашка с нарисованной серебряной рыбкой, выпрыгивающей из воды.

Селкирк догадался, что попал в своего рода живые солнечные часы. Каждое утро миссис Марчант начиналось с чая и завтрака, после чего она медленно перемещалась по кругу, от столика к столику, мастеря и оживляя своих кукол, а вечером долго – может быть слишком долго – сидела в одном из двух плетеных кресел и смотрела туда, где когда-то произошла трагедия. Потом она шла спать, чтобы с рассветом заново начать кружение. У него невольно защемило сердце.

– Не думаю, что от вашей шляпы есть прок, – сказала миссис Марчант, отходя от стоящего у обеденного стола буфета, где, видимо, хранилась посуда.

В руках у нее появилась еще одна чашка, точная копия бывшей на столе: та же рыбка и та же щербинка. Женщина поставила ее на блюдце и протянула Селкирку. Чашка легонько задребезжала.

Он принял теплую чашку, отхлебнул и поморщился – горячее питье обжигало язык. Женщина стояла совсем близко. Пряди ее распущенных волос щекотали кожу на тыльной стороне его ладони, точно бахрома шали. Голубые глаза остановились на лице Селкирка, и женщина рассмеялась.

– Что с вами? – он попятился от неожиданности.

– Рыбка, – сказала она, но заметив недоумение на его физиономии, показала на чашку. – Когда вы стали пить, мне показалось, что рыбка сейчас прыгнет вам в рот.

Селкирк покосился на рисунок, после чего перевел взгляд на смеющееся лицо миссис Марчант.

Судя по обстановке комнаты, женщина должна была проводить тут все свое время, а между тем ей требовалось покидать маяк, хотя бы для того, чтобы собирать материал для кукол. Ее кожа сохранила смуглость, присущую южным народам; женщина, без сомнения, была очень хороша собой.

– Простите меня, – сказала она, перехватив его взгляд. – Я так долго не видела, чтобы кто-нибудь другой пил из моей чашки. Выглядит очень непривычно. Идите сюда.

Она двинулась по левой стороне помоста. Селкирк некоторое время наблюдал за ней, потом, обогнув стол с морскими водорослями, пошел направо. Они встретились на обращенной к морю стороне, там, где стояли плетеные кресла.

Не дожидаясь Селкирка, женщина нагнулась, подняла с коврика одну из монахинь, чье бандо скрывало лицо, словно бандитская маска, и опустилась в правое кресло. Куклу она посадила рядом с собой, как крольчонка.

Селкирк задумался, для чего ей вообще второе кресло? Сам собой напрашивался ответ, от которого по спине побежали мурашки. Время терять не стоило.

– Миссис Марчант…

– Где ваши манеры, мистер Селкирк? – вновь улыбнулась женщина. – Сестры не одобрят, если вы с ходу приметесь читать им проповеди.

В первую секунду он не сообразил, что женщина над ним подшучивает. Потому что шутила она не так, как Амалия, точнее, – не совсем так: Амалию не веселили собственные шутки. Он сел.

– Миссис Марчант, у меня для вас неприятные новости. Ну, не то чтобы очень неприятные, но сперва вам может показаться именно так. Я прекрасно знаю… То есть мне кажется, что я понимаю, чем для вас стало это место. Я когда-то жил в этом городке и слыхал вашу историю. Все же, думаю, вам не стоит здесь оставаться. Не говоря уже о том, что имеются более важные причины, нежели ваше горе, вы согласны? Бесстрашные моряки, борющиеся с зимними штормами, и…