Цена разрушения. Создание и гибель нацистской экономики - Адам Туз

Но несмотря на эту волну оптимизма, беспокойство, впервые вызванное зимним кризисом 1941–1942 гг., так и не улеглось до конца. Как мы уже видели, баланс угля и стали, от которого зависело продолжение шпееровского «оружейного чуда», уже в августе подошел к критической черте. Последствия, которыми Гитлер грозил Плейгеру и августа, находились в резком противоречии с оптимизмом, который так щедро расточали Геринг и Геббельс. У Ганса Керля, не слышавшего отчаянных разговоров, которые велись предыдущей зимой, слова Гитлера, открыто говорившего о возможности поражения, вызвали глубокое беспокойство[1840]. Несколькими неделями ранее Гитлер поразил другую аудиторию, заявив, что если нефтяные месторождения Кавказа не будут захвачены к концу года, это тоже будет означать поражение[1841]. Мыслями Гитлер все чаще обращался к грядущей битве с западными державами[1842]. К августу Черчилль выбрался из полосы катастроф, преследовавших англичан в первой половине года, и Гитлер опасался того, что в случае неожиданного краха СССР британцы и американцы немедленно предпримут импровизированную высадку во Франции или в Норвегии. Он так серьезно относился к этой возможности, что потребовал снять с Восточного фронта несколько надежных дивизий С С и отправить их на Запад. Кроме того, 13 августа 1942 г. по приказу Гитлера началось поспешное возведение грандиозного Атлантического вала – своего рода прибрежной линии Мажино.

Гитлер знал: если он хочет навсегда подорвать силы анти-нацистской коалиции, то должен в течение ближайших месяцев завершить войну на востоке. Но, как и в 1941 г., вставал вопрос: действительно ли Красная армия разбита? Генерал Гальдер, начальник штаба армии, уже к концу июля был убежден в том, что немецкие силы на Восточном фронте слишком слабы для того, чтобы нанести Красной армии решающее поражение. 23 июля, в день, когда был взят Ростов, а Гитлер объявил о достижении основных целей южной операции, Гальдер доверил своему дневнику мысль о том, что «Всегда наблюдавшаяся недооценка возможностей противника принимает постепенно гротескные формы и становится опасной»[1843]. Опасения Гальдера подтвердились несколько дней спустя, когда Красная армия предприняла яростное контрнаступление на Ржев, занимавший ключевое положение в секторе группы армий «Центр»[1844]. Как отмечал Фромм еще в феврале 1942 г., немецким войскам не хватало живой силы. Потери группы армий «Юг» с начала наступления составили 280 тыс. человек, и лишь половина из них была возмещена. В целом Гальдер к ноябрю 1942 г. ожидал нехватку 750 тыс. солдат, что было больше, чем могли дать все призывники подростковых возрастов к концу года[1845]. Ситуация еще больше усугубилась к концу августа, когда советский Северный фронт бросил крупные силы на прорыв блокады Ленинграда[1846]. Группе армий «Север» удалось ликвидировать вклинения и в конце концов уничтожить наступающие советские части. Но это обошлось ему ценой не менее 26 тыс. выбывших из строя, что похоронило все возможные надежды Гитлера на разрушение обороны города[1847]. В конце сентября 1942 г. генерал Фромм как начальник армейской службы снабжения подал Гитлеру меморандум, в котором настаивал на перемирии как на единственном способе спасти Германию от катастрофы. Фромм наладил тесные рабочие взаимоотношения со Шпеером, который был прекрасно осведомлен о его взглядах. Однако Шпеер промолчал, а Гитлер в тот момент был далек от пораженческих настроений. К концу сентября он сместил Гальдера с должности начальника штаба, а вслед за ним скорое политическое забвение грозило и Фромму[1848].

По мере того как благодаря ожесточенному сопротивлению Красной армии шел уже второй год войны на востоке, шансы вермахта на победу снижались. По сравнению с осенью 1941 г., когда немцы и их союзники иногда имели значительное численное превосходство над Красной армией, к осени 1942 г. соотношение сил между советскими и немецкими войсками приближалось к 2:1[1849]. С учетом ужасающих потерь, понесенных Красной армией до осени 1942 г., оно не только отражало соответствующий демографический баланс, но и свидетельствовало о невероятных мобилизационных способностях сталинского режима. Впрочем, еще более замечательным был тот факт, что в ключевых точках фронта Красная армия была способна дополнить свое преимущество в живой силе аналогичным преимуществом в пушках, танках и самолетах. Несмотря на оптимистические киножурналы, Шпеер и Мильх проигрывали битву заводов. Германию опережал даже потрепанный Советский Союз, не говоря уже о британцах и американцах, у которых производство велось в намного более благоприятных обстоятельствах. Если в 1942 г. где-либо и произошло настоящее «оружейное чудо», то это случилось не в Германии, а на военных заводах Урала. Несмотря на территориальные потери и разрушения, которые привели к сокращению общего национального продукта на 25 %, Советский Союз в 1942 г. сумел обогнать Германию по производству практически всех видов вооружений. По производству ручного оружия и артиллерии Советский Союз превосходил Германию в три раза. По танкам он имел над ней ошеломляющее четырехкратное преимущество, причем танки Т-34 были лучше немецких. Даже в производстве боевых самолетов он превосходил Германию вдвое[1850]. Именно это промышленное превосходство позволило Красной армии вопреки всем ожиданиям сперва пережить второе большое наступление вермахта, а затем в ноябре 1942 г. нанести ряд сокрушительных контрударов. Разумеется, было бы большой ошибкой приписывать победы, одержанные Красной армией после лета 1942 г., исключительно грубой силе. К осени 1942 г. командование Красной армии научилось планировать операции не хуже немцев (за исключением самых талантливых из числа последних). С другой стороны, бесспорно и то, что победы Жукова и его коллег были бы невозможны в отсутствие превосходной техники, оружия и боеприпасов, производившихся на советских заводах.