Ведьмы Алистера - Дарья Шатил

брат, Чарли, разбился на машине вместе со своей женой. Насмерть.

Было странно рассказывать Марте о Чарли. О человеке, ради спасения которого она кого-то убила. Но ещё страннее было то, что во взгляде Марты не мелькнуло даже намёка на узнавание при звуке его имени.

— Мы с Адой у родителей были поздними детьми. Для отца Чарли был кем-то вроде путеводной звезды. Его дорогой первенец. И его смерть больно ударила по папе. Инсульт. Так что к моим двенадцати годам мы потеряли двух членов нашей семьи. Наверное, даже трёх, если считать Сьюз. Жену брата я никогда не жаловал — как бы сказать, — Коул смочил горло горьковатым чаем, — она всегда была себе на уме.

Марта подпёрла щёку кулаком, просто слушая Коула. Не задавая вопросов. А парень вновь ощутил то же чувство, что и в «Ведьминой обители». Марта оказалась отличным слушателем, и ей было легко рассказывать.

— Мама всегда была сильнее папы. Смерть Чарли не сломила её. Хотя я до сих пор помню, как она рыдала за стеной — наверное, думала, что мы с Адой не услышим истошного рыдания ночью. Вот только то, что не смогли сделать смерти Чарли с отцом, с лёгкостью сделала смерть Ады.

— Ваша мать умерла? — с трепетом спросила Марта.

Коул покачал головой.

— Нет. Но и назвать жизнью её нынешнее существование сложно, — Коул сделал паузу, прежде чем пояснить. — Кома, Март. Она в коме. Год или около того. После смерти Ады она боролась. Пыталась жить дальше. Пыталась вывести своего никчёмного сына из запоя. А потом упала с лестницы и ударилась головой.

Говорить об этой части его прошлого было тяжело.

— И ты не навещаешь её?

— Обычно навещаю. Раз в месяц или около того. От моих приходов ей ни жарко, ни холодно. Уже примерно полгода врачи предлагают отключить её от оборудования. Она старенькая, Март. Очень старенькая. Если мне не изменяет память, они с твоей бабушкой ровесницы.

— Почему ты не говорил об этом раньше? — спросила девушка, и её голос был полон сочувствия.

— А что бы это изменило? Ты душила бы меня помягче? Или чаще приносила бы мне стейки?

— Не говори так — ты же знаешь, я не жестокая.

— Теперь знаю. А раньше не знал. Поэтому и рассказываю сейчас. В начале нашего пути я бы ни за что не раскрыл тебе свои секреты.

Марта тяжело вздохнула.

— Если хочешь, могу рассказать о чём-нибудь весёлом.

— Например?

— Как-то раз я прятался в ванной музея, карауля сестру на её первом свидании. Идиот ей, конечно, тогда попался — повести такую девушку, как Ада, в музей, это надо догадаться. Моя сестра никогда не была любителем искусства. Вот сплетни, скандалы и интриги — это про неё.

— Так ты тогда не шутил? — во взгляде Марты зажегся крохотный огонёк веселья.

— Как видишь.

И Коул рассказал полную историю, а затем дополнил рассказ о своей жизни тем, как прогуливал уроки, а потом получал от матери такой нагоняй, что не мог сидеть на попе ровно ещё неделю или около того.

Парень рассказал и о том, как Ада воткнула ему ручку в ногу после того, как он опозорил её перед мальчиком, который ей нравился. Наверное, и правда не стоило рассказывать её ухажёру о том, что у прекрасной Ады Томсон есть собственная градация вкуса козюлек.

Марта также узнала, как на выпускном балу ему пришлось танцевать вальс одному, потому что ни одна одноклассница не оценила щедрости его невероятного приглашения. Видимо, рассылать всем одноклассницам записки, распечатанные на принтере, было не лучшей идеей.

Коул ещё много чего рассказал, и иногда Марта даже смеялась.

В какой-то момент он заметил, что девушка заснула. Всё в той же позе, подперев щёку кулаком.

Марта была настолько вымотана, что даже не проснулась, когда Коул подхватил её на руки, чтобы отнести в спальню. Нужную комнату получилось найти с четвёртой попытки: сначала парень натолкнулся на кабинет, потом едва не вошёл в спальню мистера Рудбрига, следом на его пути оказалась детская, ну а четвёртая комната наконец оказалась верной.

Коул занёс девушку внутрь, положил на кровать и укрыл пледом. А потом пошёл к себе, теперь уже точно уверенный, что его никто не запрёт.

========== Глава 44. Почти святой отец ==========

Первый этаж «Ведьминой обители» тонул в дыму и вони. Выбирая между расчленением волков с последующим раскладыванием их частей по пакетам и поджогом, Кеторин выбрала поджог — и, похоже, ошиблась. Она отправила всех спать — кого на второй этаж, а кого в личные дома, — сама же пододвинула туши в центр очага и подожгла.

В тот момент ей казалось, что её новая — а, главное, баснословно дорогая — система вентиляции, в которую она вложилась, чтобы можно было варить зелья прямо посреди зала, справится с поставленной задачей. Но нет.

Прикрывая нос и рот рукавом рубашки, Кеторин покосилась на надувную кровать, очертания которой ещё можно было разглядеть через стоящий вокруг дым.

И как она будет здесь спать?

Специально ведь отдала свою спальню и мегаудобную кровать с самым мягким матрасом на свете гостям, чтобы поспать в тишине и покое.

Поспала — ничего не скажешь.

Кеторин села на надувную кровать, разложив перед собой зарисовки Коула. Откровенно корявые зарисовки. Даже пятилетний ребёнок нарисовал бы лучше. Почерк у Коула Томсона оказался тоже не самым эстетичным: странного рода каракули, которыми он подписывал места на зарисовках, вполне могли сойти за магические символы или, скажем, вообще за знаки другого языка. Кеторин с трудом разобрала слово «тюрьма», затем определила, что нечитаемый набор завитушек после буквы «к», скорее всего, был «колокольней», а вокруг колокольни находилось что-то под названием «место принятия».

Но всё это мало интересовало Кеторин. Своё внимание она заострила на контрольно-пропускных пунктах и коридорах, ведущих к тюрьме. Предположим, у неё был способ попасть туда незамеченной. Но это сработало бы, будь она одна. И даже так выходить всё равно пришлось бы через парадные двери, выводя с собой и девочку, и, скорее всего, Клем.

Думать о предательстве сестры Кеторин отказывалась. Клементина никогда не была положительным человеком — хорошей и доброй её можно было назвать с натяжкой, закрыв глаза на дурной характер и не менее дурной язык. Умной, по мнению Кеторин, её сестра тоже никогда не была. Однако Клем отличала одна очень важная черта — она была преданной. Преданной семье, ковену и мужчине, которого любила. Клементина Чубоски просто не была способна на предательство. А вот по собственной дурости