Хромой из Варшавы. Книги 1-15 - Жюльетта Бенцони

быть, наступило время прибытия поезда – со стороны железной дороги послышался приглушенный, словно бы сквозь вату, свисток.

Вернувшись на скалу – свой утренний наблюдательный пункт, Альдо снова принялся изучать дом. Там не ощущалось никакого движения, и, если бы не тонкая струйка серого дыма из трубы на крыше, можно было бы подумать, что дом необитаем. Ни малейшего шума, ни единого звука, только легкое ритмичное позвякивание цепи, которой крепилась к мосткам покачивавшаяся на волнах лодка.

Альдо подождал еще немного. Он надеялся, что с наступлением темноты обитатели дома зажгут лампы, и, может быть, благодаря их свету удастся разглядеть, что там внутри. Однако его надеждам не суждено было сбыться: едва сгустились сумерки, та самая женщина, которую он видел утром развешивающей белье, высунулась из окна, затворила ставни, перешла к следующему окну, еще к одному, и так до тех пор, пока стало уже совершенно невозможно что бы то ни было увидеть.

Морозини со вздохом поднялся и минутку постоял на скале, все еще до конца не решившись на безумный шаг, однако вдруг пришедшая мысль исподволь все больше завладевала им: спуститься, постучать в дверь и посмотреть, что из этого выйдет. Женщина, которую он ищет, находится за этой дверью. Если он хочет попытаться заполучить опал, то действовать надо сейчас или никогда, ибо обеспокоенная госпожа фон Адлерштейн в любую минуту может решить перевезти свою подопечную в другое место, а там ее уже не отыщешь!

Уговаривая себя, Альдо тем не менее не мог избавиться от странного чувства: какой-то смеси усталости и отвращения. Вкус к охоте, не оставлявший его со времен первой встречи с Симоном Ароновым в варшавских подземельях, в здешней обстановке пошел на убыль. Хромой не вправе требовать, чтобы он отобрал у несчастной, приговоренной к вечному заключению женщине столь дорогую ее сердцу вещь, пусть даже эта вещь способна притягивать зло в такой же степени, как вестготский сапфир или алмаз Карла Смелого...

Внутренний голос подсказывал, что ответил бы на это Симон: единственный способ освободить геммы нагрудника от проклятия, которое навлекает несчастья на их нынешних владельцев, – вернуть камни на место. Кто знает, может быть, избавившись от опала, Эльза обретет счастье?

«Утверждение вполне безосновательное, – подумал князь. – Так может рассуждать любой, кто хочет присвоить нечто, ему не принадлежащее. Впрочем, в конце концов, так ли уж эти доводы плохи?»

И уж во всяком случае, Морозини был твердо уверен, что не успокоится, пока не переступит порог этого дома и не встретится лицом к лицу с дамой в черных кружевах. А раз так, чем раньше – тем лучше! И, не желая больше спорить с самим собой, он стремительно спустился вниз по тропинке к дому ступил под небольшой навес над дверью и после недолгих колебаний снял кепку и приподнял медный молоточек. Тот опустился, внутри звякнул колокольчик, и сердце Альдо – он сам не понимал, почему, – на мгновение замерло.

Морозини ждал, что у него спросят, кто он такой, что грубо прикажут ему идти своей дорогой, однако дверь отворилась, и в проеме возник высокий и тонкий силуэт женщины в национальном костюме. Женщина держала в руке лампу.

– Я все время спрашивала себя, когда же вы наконец решитесь зайти сюда! – послышался спокойный голос Лизы Кледерман. – Входите, но только на минутку!

Альдо смотрел на нее изумленно, как смотрел бы на привидение: во взгляде его в равных долях смешались восторг, радость и страх. В желтом свете лампы глаза девушки под живой короной уложенных вокруг головы золотисто-рыжих кос сверкали, как темные бриллианты. Альдо подумал, что ее лицо напоминает лики древних икон, а Лиза уже теребила его:

– Ну? И это все, на что вы способны? Если бы вы читали романы, вам следовало бы вскричать: «Вы?! Вы здесь?!», а я бы ответила как-нибудь поумнее, вроде: «Почему бы и нет?» или «Мир так тесен!» Но я предпочитаю спросить, что вам угодно.

– Долго... и сложно объяснять. Можно мне войти?

– Конечно, нет! На любого другого я напустила бы Матиаса и собак, но с вами мне, охотно признаю, есть о чем поговорить.

– Ну и...

– Здесь это невозможно. Если вы согласны, встретимся завтра в два в Пфаркирхе. Там мы сможем обсудить вопрос, который и правда давно назрел. Но приходите один. Не берите с собой нашего милого Адальбера.

– Откуда вы узнали, что он здесь? Мимолетная улыбка обнажила белоснежные зубы – Альдо и не замечал, что они такие, во времена неописуемой Мины ван Зельден.

– Как будто можно его не заметить! Я знаю о вас обоих гораздо больше, чем вы обо мне. А теперь уходите и поскорее возвращайтесь в «Зееауэр». Завтра я вам скажу достаточно для того, чтобы вы оставили нас в покое – и меня, и мою семью!

– Я вовсе не намерен досаждать вам, – запротестовал Морозини. – Я вообще не знал, что вы здесь, и...

– Завтра! – решительно отрезала девушка. – Поговорим завтра. А теперь – доброй ночи, князь!

Альдо неохотно отступил назад – до навеса, открыл рот, чтобы еще что-то сказать, но Лиза так непреклонно взглянула ему прямо в глаза, что он передумал, отвернулся и вздохнул:

– Как хотите. Завтра – так завтра.

Внутри дома ему удалось разглядеть лишь маленькую прихожую с выбеленными стенами и самой незатейливой простой мебелью – раскрашенный деревянный ларь, два стула с резными спинками да наивная картина, изображающая сценку из деревенской жизни... Впрочем, после неожиданной встречи с Лизой у Альдо не осталось и следа разочарования, несмотря даже на то, что девушка, появившись в обрамлении дубового дверного косяка с зажженной лампой в руке, очень напоминала карающего ангела, поставленного Господом у врат рая, чтобы не пускать туда грешников – независимо от того, раскаялись они или нет. Так или иначе Морозини возвращался в гостиницу в веселом расположении духа. Еще несколько часов ожидания – и туман развеется. Может быть, не до конца – он хорошо знал решительность и отвагу своей бывшей секретарши, но с ней, по крайней мере, понимаешь, что игра идет на равных.

Эта мысль еще сильнее ободрила его, окончательно вернула хорошее настроение, и потому, увидев Адальбера, сидевшего у большой, выложенной зелеными изразцами печки, протянув к ней руки и ноги и поставив дымящийся стакан на стоявший рядом столик, Альдо одарил его безмятежной улыбкой:

– Ну как, почтеннейший мученик науки? Удачный был денек?

Адальбер бросил на него горестный взгляд:

– Ужасный! Тягостный! У этого старого пня железные ноги, и скачет