Суворов и Кутузов - Леонтий Раковский

– Так, может быть, нам можно воспользоваться этой старой дружбой? – минуту помолчав, предложил Ланжерон.

«Яйца курицу не учат!» – язвительно подумал Михаил Илларионович, но сказал:

– Такая глубокая мысль делает вам честь, граф. Я об этом сразу же подумал и сам.

И, как мог ускорив шаги, направился к дому.

Граф Ланжерон, звеня шпорами, шествовал сзади надменным петухом. Михаил Илларионович прошел прямо к себе в кабинет. Проходя через приемную, он молча кивнул головой Кайсарову, который что-то диктовал писарю. Капитан бросился вслед за командующим.

Михаил Илларионович повесил фуражку на вешалку и устало опустился в кресло.

«Ходишь-ходишь, а вот ноги не держат», – подумал он.

– Будем писать письмецо моему другу, новому визирю Ахмед-паше. – И стал диктовать:

Через несколько дней после отправки письма визирю приехал из Петербурга к Кутузову старый известный дипломат Андрей Яковлевич Италинский. Это был очень образованный человек. Окончив Киевскую духовную академию, Италинский изучал медицину в Петербурге, Париже и Лондоне и в Лондоне же получил звание доктора медицинских наук. Италинский служил послом в Неаполе и Константинополе. Ему-то канцлер Румянцов и поручил вести с турками переговоры о мире.

Италинский представил Кутузову своих сотрудников (один был лет сорока пяти, другой – помоложе):

– Надворный советник Петр Антонович Фонтон, секретарь нашей миссии в Константинополе. А это его брат, Антон Антонович, третий драгоман посольства.

– Очень приятно. Стало быть, целое семейство Фонтонов, – улыбнулся Кутузов.

– Ваше высокопревосходительство, Фонтоны вообще фамилия драгоманская, – ответил с такой же улыбкой надворный советник.

– Как же, знаю. У меня в Константинополе был знакомый Фонтон – Иосиф Петрович.

– Это наш двоюродный брат, – сказал младший Фонтон.

Италинский хотел тотчас же отправить Петра Фонтона в Шумлу к визирю, но Михаил Илларионович отсоветовал: пусть визирь раньше ответит на кутузовское письмо, а то еще, чего доброго, загордится!

Кутузов напомнил Италинскому азбучную дипломатическую истину: в переговорах с турками никогда не следует делать первого шага – они обязательно сочтут это за слабость. Италинский согласился с доводами Кутузова. Стали ждать.

Визирь ответил быстро. Он писал:

Ахмед предлагал прислать своего уполномоченного для переговоров, – видимо, война и туркам была в тягость.

Кутузов потирал руки от удовольствия: враг сам предлагает мириться, хотя положение турок во всех отношениях предпочтительнее.

– Теперь можно отправить старшего Фонтона, – сказал он и спокойно уехал проверять пехотную дивизию.

Михаил Илларионович вернулся из дивизии, успел побывать в двух других, а Фонтон все еще не возвращался из Шумлы. Старик Италинский явно беспокоился. Тревожился, не подавая вида, и Кутузов.

Наконец Фонтон прислал командующему рапорт. Он писал, что визирь оттягивает назначение уполномоченного для переговоров. Турция считает, писал он, что ее военно-политическое положение стало лучше, чем в прежние годы, а Россия, наоборот, находится в затруднительных обстоятельствах и ей нужен мир.

Сразу подуло каким-то другим ветром.

Кутузов не мог догадаться, в чем секрет внезапной перемены настроения визиря. Письмо, которое он дал Фонтону для передачи визирю, было очень осмотрительное и осторожное. В нем Кутузов сообщал лишь, что шлет в Шумлу Фонтона, исходя из настойчивого желания самого визиря.

– Андрей Яковлевич, что вы написали визирю, отправляя Фонтона? – спросил Италинского Кутузов.

– Я написал, что по повелению его императорского величества назначен для ведения мирных переговоров, – ответил Италинский.

Кутузову сразу все стало ясно.

Он не сказал ничего: не хотел огорчать старого дипломата.

Когда же Италинский ушел, Михаил Илларионович не мог успокоиться целый вечер. Он ходил по кабинету и изливался перед старым другом, полковником Резвым:

– Все испортила эта киевская кутья, эта колокольня Ивана Великого!

– И на старуху бывает проруха, Михаил Илларионович, – попытался оправдать Италинского Резвой.

– Понимаешь, Павел Андреевич, я ни разу не проговорился визирю, что бегаю за миром. Но когда визирь прочел в письме Италинского, что государь назначил его вести мирные переговоры, турку все стало ясно. Он понял, что я водил его за нос. И Ахмед сразу же начал жеманиться, как богатая невеста. Раньше он готов был на руках нести к нам своего уполномоченного, а теперь вишь как кобенится! Отправляет его через силу, словно еще вчера не набивался отправлять сам! Так хорошо было налажено, и вдруг, одним ударом, все полетело к черту! Всю жизнь дипломат, зубы на этом съел, дослужился до тайного советника, это по-нашему, по-военному, чин генерал-лейтенанта, и так не понимать! – возмущался Кутузов Италинским.

– И у нас случается: генерал, а командовать батальоном не может!

– А тот же надворный советник Фонтон! Если бы он в первую минуту, как визирь стал артачиться, попросил бы отослать его назад, то визирю пришлось бы менять тон. Но, к сожалению, надворный советник соответствует тайному. Два сапога – пара. Теперь надежда только на меч. Не хотят мириться добром – иначе заставим!