Суворов и Кутузов - Леонтий Раковский
Шрифт:
Интервал:
Через день приехал из Шумлы Фонтон с турецким уполномоченным Абдул-Гамид-эфенди и его свитой.
Уполномоченный оказался молодым рыжебородым человеком. Он сразу же заявил, что если русские будут настаивать на границе по Дунаю, а не по Днестру, то он не имеет права вести переговоры.
Дело принимало еще более плохой оборот.
Упрямый и недальновидный Александр I настаивал на границе только по Дунаю.
«Мир же заключать, довольствуясь иною границей, нежели Дунай, я не нахожу ни нужды, ни приличия», – еще в январе 1811 года писал он Каменскому. Этот рескрипт оставался в силе и для Кутузова.
Писать царю о том, что лучше пойти туркам на уступки, чем иметь их на своем левом фланге в предстоящей войне с Наполеоном, Кутузов не хотел. Он слишком хорошо знал упрямый нрав царя, который не признавал ничьих советов, особенно в делах военных.
Предшественники Кутузова пытались давать подобные советы, но безуспешно: Александр I не хотел и слышать об иной границе.
Приходилось выжидать: авось царь сам поймет несвоевременность своего упрямства в сравнительно мелком вопросе.
Италинский был растерян и сконфужен: он понял свой промах, но делать было нечего.
– Надо постараться удержать подольше в Бухаресте Абдул-Гамида, – раздумывал вслух у себя в кабинете Михаил Илларионович. – Но кто бы занялся этим рыжебородым? Кто сможет сделать так, чтобы турецкому уполномоченному не очень хотелось покидать Бухарест? Андрей Яковлевич в товарищи не годится: ему шестьдесят восемь, а Абдулу – тридцать восемь. Италинского интересуют древности – вазы, черепа, кости…
– Абдулу еще рано думать о костях, он ищет мясца, – пошутил Резвой.
– Да, вполне естественно. И потом мы не знаем, кем он был до того, как стал янычарским секретарем: лоточником или водовозом.
– Если бы это был не турок, а русский, тогда сразу можно было бы сказать, чем его задержать в Бухаресте: водкой, – съязвил присутствовавший при разговоре генерал. Ланжерон.
– А если был бы француз, то – женщиной, не так ли? – не остался в долгу Михаил Илларионович.
– Пусть молодой Фонтон узнает вкусы и привычки турка, – посоветовал Резвой.
Кутузов согласился с этим резонным предложением.
На следующий день Антон Фонтон доложил командующему свои наблюдения над турецким гостем:
– Абдул-Гамид любит поесть, покейфовать, не прочь выпить, и не видно, чтоб избегал женщин.
– Стало быть, как говорится, серединка на половинку? – заметил сидевший у командующего Резвой.
– Вот, Павел Андреевич, тебе и придется услаждать гостя, – сказал Кутузов. – Будешь, как они говорят, «разгонять облако скуки облаками дыма», потягивать молдаванское винцо и прочее…
– Михаил Илларионович, так я ведь не курю.
– Для пользы отечества придется.
– Вы не затягивайтесь, только пускайте дым, – посоветовал Фонтон.
– И пить я не могу…
– Самому пить как раз не надо, лишь бы гость не забывал!
– А к прочему я совсем… – смущенно махнул рукой Павел Андреевич.
– Прочее поручим Антону Антоновичу, – сказал командующий.
Шустрый Фонтон только улыбнулся, ничуть не возражая.
– Ни денежного, ни какого иного трактамента гостю не жалеть.
– А сколько положено ему пиастров в сутки? – поинтересовался Резвой.
– Двести пятьдесят. А ты делай вид, что ошибся, давай ему триста. Не обидится, не вернет!
Через несколько дней Михаил Илларионович справился у Резвого: как гость – не тяготится бездельем, не рвется ли домой?
– Нет, как будто ничего. Говорит, что ж, будем ждать: цветок алоэ ждет двадцать пять лет, чтоб улыбнуться солнцу!
– Ишь как красиво сказал! Они на это мастера!
– Гуляет, отдыхает. Вчера мой повар окрошку сделал. Понравилось. И графинчик перцовки выхлестал!
– Вот, вот, хорошо, так и держите этого ястреба!
Канцлер Румянцов, узнав о затруднениях в переговорах, предложил Михаилу Илларионовичу свой вариант: просить Молдавию по реку Серет, а взамен Валахии двадцать миллионов пиастров.
Кутузов понимал, что все дело не в турках, а в корысти тех чиновников, которые хозяйничают в дунайских княжествах, то есть в фанарских греках. Греки ежегодно делали всем сановникам Порты богатые подношения, а сами грабили Молдавию и Валахию как хотели. Они уже несколько веков грабят дунайские княжества и не хотят выпускать добычу из рук.
Фанариоты не очень дорожили Молдавией. Драгоманы Порты князья Мурузи всегда называли ее «бесполезною». О Молдавии, вероятно, можно было бы как-либо договориться, но дать взамен Валахии двадцать миллионов пиастров Порта никогда не согласится: турок скорее расстанется с землей, чем с готовыми деньгами.
Немного уладив дело с турецким уполномоченным, Кутузов снова обратил внимание на своего старого дружка, великого визиря. Михаил Илларионович решил послать ему какой-нибудь подарок. Каждый раз только справляться о его здоровье – неловко. И затем – сухая ложка рот дерет.
Однажды, сидя с Резвым, Кутузов спросил его:
– Не помнишь ли, Павел Андреевич, чем мы потчевали Ахмеда в Константинополе?
– Не помню, Михаил Илларионович. Помню, что роздали мехов и золотых вещей на двадцать тысяч рублей, а чем угощали Ахмеда – ей-богу, забыл. И его самого не представляю себе. Для меня эти османы все как-то на одно лицо.
– Нет, лицо у Ахмеда, наоборот, не как у всех: малость осповато.
– А-а, припомнил! Не очень высокий, такой волосатый. И физиономия зверская…
– Ну и что же?
– Этот осповатый разбойник хорошо дул у нас чаек!
– Верно! Вот мы ему и пошлем чайку. Пусть потешится в жару.
– И пастилы московской.
– Нашел чем потчевать турка – пастилой. У него пастила получше нашей!
– Тогда коврижки медовой.
– Это можно!
И Кутузов послал через молодого Фонтона визирю гостинец.
Визирь не остался в долгу – прислал лимонов и сушеных фруктов.
А время шло.
Кутузов продолжал деятельно готовиться к схватке с врагом в поле.
Принимая Молдавскую армию, Михаил Илларионович сразу же обратил внимание на ее снабжение. Снабжение продовольствием и фуражом вызывало у Кутузова большие опасения: оказалось, что в валашских магазинах и в крепостях на Дунае не существовало хлебных запасов, полки имели у себя только десятидневный запас сухарей. Кутузов приказал держать его в неприкосновенности. Без твердого наличия хлеба нечего было и думать начинать летнюю кампанию.
Кутузов насел на обер-провиантмейстера армии генерал-лейтенанта Эртеля, чтобы он обеспечил доставку хлеба и фуража армии. Хлеб должен был заготовляться в Подольской и Херсонской губерниях. Кутузов взял заготовку хлеба под строжайший контроль и добился бесперебойного снабжения армии продовольствием и фуражом.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!