Принцесса Анита и ее возлюбленный - Анатолий Афанасьев

…Никита с принцессой прибыли на ресторанный дворик около восьми, когда все столы были уже заняты, и Никита похвалил себя за то, что догадался днем позвонить Равилю и зарезервировать место. Наверное, во внутреннем помещении ресторана было посвободнее, но в теплый майский вечер никому не хотелось ужинать в духоте. Над столами были натянуты полотняные навесы на случай неожиданного дождя. Внутри, правда, имелись свои преимущества, там стоял музыкальный ящик и располагался бар, где с недавнего времени хозяйничала Джамиля, а к ней многие тянулись, как коты к печенке, но мало кто осмеливался завести откровенные шуры-муры, зная непримиримый в этом отношении нрав Равиля. Некоторые смельчаки все же перекидывались с ней острыми шуточками, на которые девушка отзывалась ослепительной белозубой улыбкой и радостным смехом, и испытывали при этом такое же ощущение, как если бы дергали тигра за усы.

Никита обвел взглядом двор с потешными фонариками, выискивая знакомые лица, из-за нескольких столов его приветствовали поднятыми вверх кулаками; Никита раскланивался, улыбаясь, но на душе у него было тревожно.

К ним приблизилась горбатенькая Милена и, вежливо поздоровавшись, проводила за столик у ограды, недалеко от кухни. На чистом голубовато-зеленом пластике стояла хрустальная пепельница и фаянсовая ваза с тремя пунцовыми розами — привет от Равиля.

Милена, одетая в форменную темную юбку, туго схватывающую бедра, и в белоснежную блузку, с большим розовым бантом на кудрявых волосах, открыла блокнот, приготовившись записывать.

— Есть свежие лобстеры, норвежская икра, — посоветовала с выражением первой ученицы в классе. — Остальное как обычно, господин Соловей, — и метнула быстрый, оценивающий взгляд на Аниту.

— Чего так официально, Миленушка? — удивился Никита. — Или мы не родные? Ладно, давай лобстера, семгу, ну и еще чего-нибудь вкусного… Попозже — по котлетке… — Обернулся к Аните: — Что будем пить?

— Мне все равно.

— Тогда водки графинчик, бутылку красного и сок.

Милена удалилась, сделав на прощанье забавный книксен.

— Какая приятная женщина, — восхитилась Анита.

— Еще бы. Супруга Равиля. Стыдится своего прошлого. Он взял ее прямо с панели. Вообще образованная дама, училась на филфаке в Ростове. Тебе нравится здесь?

— Нравится. Напоминает Флоренцию.

— Здесь лучше. Я не бывал во Флоренции, но здесь лучше.

— Чем лучше?

— Здесь мы первый раз ужинаем вместе.

— Тонкая мысль. Боюсь, и последний.

— Почему?

— Осталось три дня.

— А потом что?

— Потом в поезд и домой — в Варшаву. К папочке.

Новость поразила Никиту, но он и бровью не повел.

— Ничего, еще посмотрим, как судьба распорядится.

Стараниями Милены на столе появились тарелки с закусками, графин с водкой, вино и сок. Следом явился Равиль Хабибулин. Опустился на пластиковое кресло, пискнувшее под его могучей тушей, как придавленный мышонок. Прикрыл глаза ладонью, словно от солнца. Сходу выдал изысканный комплимент:

— О-о!.. В Ялте красивых женщин больше, чем нужно, но некоторые просто ослепляют.

Анита поклонилась в ответ, а Никита представил их друг другу. Про Аниту с достоинством объявил, что это его невеста, а про то, что принцесса, не сказал.

— Давно пора, — обрадовался татарин. — Человек превращается в мужчину, когда заведет семью и детей. Но, кажется, дитя, ты не из наших мест? Я правильно угадал?

— Она из Европы, где бог умер, — ответил за нее Никита.

— Бог не может умереть, — возмутилась Анита. — Не говори, чего не понимаешь.

— Это сказал другой человек, намного умнее меня.

Желто-коричневое лицо Равиля внезапно просветлело, из бутылки, завернутой в полотенце, которую принес с собой, он налил черного вина в три бокала. Поднял свой.

— За вас, молодые люди. Вы подходите друг другу, сразу видно по глазам.

Не успели выпить, как подоспели Жека с Валенком, оба чинные, одухотворенные. Испросив разрешения, заняли свободные кресла. За столом стало тесно. Милена подбежала, чтобы принять новый заказ. Между друзьями произошла небольшая перепалка. Никита настаивал, чтобы вместе поужинать, но Жека отнекивался, дескать, они с Валенком заскочили на минутку промочить глотку. Мика в перепалке не участвовал, молча пялился на Аниту, и довольно-таки нагловато. Никита его не осуждал, только попросил закрыть рот. Аните объяснил:

— Михал Михалыч у нас художник, но немного заторможенный. На женщин очень падок. Можно сказать, бабник.

— Вы художник? — Анита улыбалась отрешенной светской улыбкой.

— По натуре я рыбак, — ответил Валенок. — Художник — это так, баловство. Только для заработка.

Милена переминалась с ноги на ногу со своим блокнотом. Никита сказал:

— Принеси еще закусок, водочки, а там видно будет.

Через час застолье было уже на приличном градусе. Равиль удалился по своим делам, пообещав присоединиться попозже. Пировали вчетвером. Но недолго. С наступлением темноты на ресторанном дворике началось всеобщее братание. Кто-то включил динамики, двор заполнился музыкой. Звучали простые мелодии, незнакомые Аните. В песнях, безыскусных и трогательных, звучала тоска об утраченном рае. Мужчины сдвигали столы, несколько пар танцевало. Теплый ветерок ласкал охмелевшие головы. К их столу подходили мужчины, кто-то присаживался, чокался со всеми, произносил какие-то не совсем понятные Аните слова. Объятия, похлопывание по спине, веселые возгласы. Она уже уразумела, что очутилась на тайной вечере неизвестно какого ордена. Никита держал ее за руку и отпускал только затем, чтобы обняться с очередным визитером и выпить. Мика Валенок опрокидывал рюмку за рюмкой и после каждой коротко взглядывал на Аниту с непонятной укоризной. Она не могла определить, хорошо ли ей здесь или плохо, чувствовала себя как в детстве, когда ни о чем не надо беспокоиться, потому что обо всем насущном и важном наверняка позаботятся взрослые. Ощущение скорее тревожное, чем приятное, сродни тому, какое бывает при пробуждении после долгого сна.

В какой-то момент они остались за столом вдвоем с Жекой Коломейцем, и Анита насторожилась. Она с самого начала ощущала ледяные токи, исходившие от этого суховатого, подтянутого, симпатичного молодого мужчины, выглядевшего старше своих лет. Никита, извинившись, куда-то ушел в обнимку с квадратным одноруким коротышкой, и ей вдруг стало так одиноко, словно ее бросили в глухом лесу на растерзание волкам.

— Женя… Я вас чем-то обидела? Скажите прямо, прошу вас.

Жека перевел на нее смутный взгляд, мыслями был где-то далеко, постукивал пальцами по столу в такт шлягеру.

— Не понял?

— Смотрите на меня как на змею подколодную. Вы чего-то опасаетесь?