Принцесса Анита и ее возлюбленный - Анатолий Афанасьев

— Значит, ты для этого затеял рыбалку?

— Я простой пехотинец, мне всякие уловки не к лицу. Рыбалка — это одно, мы с тобой — другое.

— Сейчас ты что собираешься со мной делать?

— Ничего не собираюсь. Но по обоюдному согласию…

— Ты не слишком спешишь?

— Как скажешь. Можем подождать годик-другой, мне не к спеху.

Зачерпнул полной пригоршней ее грудь, и Анита, содрогнувшись, безвольно обмякла.

— Никита, предупреждаю, тебя ждет большой сюрприз. Тебе может не понравиться.

— Ах, это… — Никита пренебрежительно хмыкнул. — Когда-нибудь все равно надо начинать.

Ошеломленная, теряя остатки самообладания, Анита подняла голову — и их губы сомкнулись.

6

Белокаменный особняк над Москвой-рекой с выложенной черной плиткой подъездной аллеей, с двумя смотровыми вышками на перекрестьях двухметрового кирпичного забора. Логово олигарха, один из офисов концерна «Дулитл-Экспресс». Чем занимается фирма, вряд ли известно большинству ее сотрудников, непонятное название способно прикрыть любой род деятельности. В начале рыночного передела, когда волчьи зубы реформаторов только-только вцепились в страну, чтобы в скором будущем разорвать ее в клочья, у них сразу вошло в моду называть свои «крыши» — банки, биржи, корпорации, синдикаты — звучно, невнятно и обязательно с иностранным привкусом. Чем чуднее, тем лучше. Вероятно, им казалось, таким образом они страхуются от неминуемых разоблачений. Потом страх прошел, Россия пала без сопротивления, а названия типа «Сигма-корпорейшн» и «Омега-плюс» остались на века, как памятник безумной эпохи.

В роскошном помещении на втором этаже, причудливо совместившем в своем убранстве офисный кабинет и будуар шлюхи (тоже мода конца девяностых годов), Станислав Ильич, забившись в уголок под розовый торшер, думал горестную думу. Второй день, получив неприятное сообщение из Ялты, он пребывал в состоянии тихого, подавленного бешенства. И было от чего. Пробившись собственным горбом, умом и талантами на вершину богатства и власти, никто с этим не спорит, став одним из хозяев новой свободной России, чего он, собственно, достиг, если его положение каким-то таинственным образом зависит от любовного каприза взбалмошной, смазливой девчонки? Кто она ему и кто он ей? Анита — отпрыск угасающей, вырождающейся дворянской фамилии, мотылек с обожженными крылышками, и он — пусть плебей, пусть без рода и племени, но из той пассионарной породы, которой предначертано рано или поздно овладеть миром, как своим собственным отхожим местом. Между ними дистанция огромного размера, и все же они связаны незримей пуповиной. Их союз неизбежен и предопределен, как восшествие солнца на небе. Он вдохнет гемоглобин в ее бледную кровь, а она своим древним именем (черт побери, такая малость, пух на ветру, а сколько еще значит!) даст ему пропуск в высшее общество Европы, куда пока ему нет ходу. Соитие с дворянской окаменелостью — самый простой и надежный способ отмыться от грязной репутации, мешающей ему, как и другим российским миллионерам, прорвать блокаду, влиться на равных в вожделенную семью мировых финансовых транскорпораций. И что? Сучок на дороге, соринка в глазу грозят разрушить блистательные планы? Ну нет, этому не бывать.

Станислав Ильич скрежетнул зубами, не поднимаясь из кресла, нащелкал на сотовом телефоне номер, дождался ответа и, не здороваясь зловеще произнес:

— Ну? Информация есть?

Не перебивая, слушал минут десять, коротко попрощался и с облегчением вздохнул. Все-таки какую-то сноровку раскуроченные спецслужбы сохранили, хоть это приятно. Теперь дело за малым.

Мусавай-оглы — абрек, завоеватель, бизнесмен — надо же, какое совпадение. Станислав Ильич два раза с ним пересекался и оба раза оставался в выигрыше. С кавказцами вообще-то иметь дело трудно, они заносчивы, диковаты, искренне считают себя хозяевами Москвы, способны на любую подлость, коварны, жестоки, но все их недостатки уравновешивались детским простодушием и пещерной верой в чудеса. Если найти подходящую отмычку к трепетному сердцу горца, что не так и сложно, он твой преданный друг навеки. Полагая себя хозяевами Москвы, кавказцы были правы, но лишь отчасти. Российский бизнес многолик, и на его низшем уровне, где бушевали пещерные человеческие страсти — наркотики, проституция, рэкет, игорные заведения, — их власть была неоспорима, но выше, на цивилизованный уровень — банки, золото, спекуляции с государственным бюджетом, политическое лоббирование — они поднимались редко, да и кто бы их туда пустил. Контроль над крупными финансовыми потоками был для них по-прежнему тайной за семью печатями, они не справлялись с этим даже на своих феодально-клановых территориях, называемых для пущей важности суверенными республиками. В разоренной России им хорошо жилось, пока правосудие здесь вершилось по воровским понятиям, но как только закон в его западном толковании восторжествует, им придется туго. Хотя по всем признакам до этого еще очень далеко.

Станислав Ильич перебрался за рабочий стол и вывел на монитор данные на Мусавая. Так и есть, память его не подвела. Мусавай появился на Москве лет девять назад и, поднимаясь из грязи к вершинам благоденствия, соответственно, оставил за собой кровавый следок — рэкет, несколько убийств, какие-то скандалы с поставками оружия в Чечню. А вот примечательный эпизод, касающийся нынешней ситуации. В 1998 году в ресторане «Аллигатор» какой-то отморозок устроил свирепый дебош. Пострадало много людей, но главное — покалечили самого Мусавая, он до сих пор ходит со стеклянным глазом и оглохший на одно ухо. Отморозка поймали, посадили, намереваясь, как водится, учинить над ним суд и расправу, но ловкий парень смылся из тюремного лазарета при невыясненных обстоятельствах, сведений об отморозке на файле было немного: какой-то бывший спецназовец, уцелевший кусок пушечного мяса. Но надо же, как тесен мир. Если верить информации генерала Васюкова, то именно этот самый Никита Соловей вцепился в его невесту. Интересно, что в нем такого особенного, если привередливая Анита клюнула? Огромный, что ли, членарий? Какое-нибудь иное достоинство трудно предположить — голодранец, скот.

Станислав Ильич набрал номер, про который, помнится, при последней встрече Мусавай сказал, что дает его только побратимам. Хриплый голос абрека возник в трубке после третьего сигнала. Когда Станислав Ильич назвался, голос потеплел и обрел черты дружеского рукопожатия.

— Вай, вай, вай, какая нежданная радость. Здравствуй, Стас, здравствуй, ловчила. Объявился наконец-то. Неужто совесть замучила?

— Почему про совесть вспомнил? — дурашливо всполошился Станислав Ильич. — Чем тебя обидел, брат?

— А то сам не знаешь, — заржал Мусавай. — Я ведь прикинул, сколько ты взял на Челябинске и сколько отстегнул… Ладно, какие теперь счеты. Говори, зачем тебе понадобился бедный, несчастный чурек? Или нет, лучше не говори. Лучше сам приезжай. Будем водку пить, девочек щупать. Есть новые девочки, пальчики оближешь.

Станислав Ильич усмехнулся про себя. На эшелоне с радиоактивными отходами из Германии он кинул абрека на пол-лимона «зеленых», что было, то было.