О природе смеха - В. И. Зазыкин

«переполнение», «должен рассмеяться, а иначе взорвусь», «запас энергии, которую я должен израсходовать», «чувство наполненности чем-то к моменту взрыва [смехом]», «прежде сильное чувство, ослабевает после» (Hall, Allin 1897: 3).

Тем не менее, аргументы противников теории Спенсера достаточно вески. Процитируем Дональда Хейворса: «<...> если сжигание энергии — основная цель смеха, то почему его слышимый аспект развит человеком до такой степени? Ни одно животное не привлекает к себе внимания, если это не сулит ему определенной выгоды. На практике же быть замеченным в первобытной жизни чревато опасностью» (Hayworth 1928: 382). По мнению Хейворса, звуковая сторона смеха показывает, что он скорее сигнал, нежели средство для сжигания энергии. А потому, заключает Хейворс, теория избытка энергии не годится для смеха (см.: Там же).

Мы в свою очередь разделяем главные доводы Хейворса, но без его категорического заключения.

Смех-голос издается, прежде всего чтобы быть услышанным, он социален по своей природе.

Очень трудно представить кого-то валяющимся от смеха в полном одиночестве. Подобная картина выглядела бы дико и нелепо.

Смех может перерастать в припадок, когда человек, закрыв глаза, сотрясается в конвульсиях. Но и в этом состоянии он подсознательно чувствует, что кто-то находится рядом. Стоит остаться с собой один на один, и смех сразу «улетучится»{61}.

Как же сам Хейворс объясняет происхождение смеха? Он считает, что смех возник как «голосовой сигнал другим членам группы, что они в безопасности и могут расслабиться» (Там же: 384).

Но такой подход отнюдь не объясняет те проявления феномена, что приводят Г. Холл и А. Аллин под рубрикой «На вершине смеха»: «<...> в некоторых случаях дрожит подбородок; движения диафрагмы иногда почти конвульсивны; некоторые опускают локти на колени, другие сильно качаются из стороны в сторону или, много чаще, — назад и вперед; люди всплескивают руками или похлопывают ими по бедрам; лицо искажено складками, косоглазием, морщинами по всему лбу; <...> конечности резко двигаются; нога притоптывает; кулаки сжаты; лицо порой перекашивается почти до неузнаваемости, волны нервного дрожания прокатываются по телу; лицо, шея и уши краснеют; вены вздуваются; руки прикрывают глаза, рот или одновременно и то и другое; щеки надуваются; одни обнажают все зубы, у других можно увидеть чуть ли не дно глотки; слюна течет; <...> многие почти не способны остановиться...» (Hall, Allin 1897: 5).

Ясно, что сигнал о «безопасности и расслаблении» таким быть не может. Здесь скорей подтверждается теория Спенсера.

Но можно рассуждать и по-другому — смех в древности не играл столь значимой роли, это впоследствии он достиг подобных «вершин».

При таком подходе каждая из приведенных выше концепций по-своему верна. Для нескольких видов смеховых звуков больше подходит теория Хейворса (имеется в виду только ее базис: смех как сигнал), для энергичного смеха — Спенсера.

Подведем итог. Смех в своей основе — голосовой знак, средство коммуникации. И в этом мы солидарны со всеми сторонниками такой точки зрения, в том числе и с Хейворсом. Однако при повышенном сексуальном напряжении эти звуки выступают в роли механизма его сброса, поскольку дыхательно-голосовой аппарат — своеобразный «дубликат» генитального. Но даже в подобных случаях, когда голосовые звуки превращаются, по сути дела, в озвученные выдохи, смех крайне редко теряет свою изначальную коммуникативную сущность, становясь совершенно беззвучным{62}.

Чем же в итоге являются выдохи сильного смеха с учетом всех соотношений между «верхом» и «низом», а также того, что от совершения данных выдохов человек испытывает приятное ощущение?

Их, например, можно рассматривать как дыхательное выражение полового акта, где каждому выдоху соответствует копулятивный толчок.

Если же учесть, что в сексуальном аспекте голова «верха» человеческого тела соотносится с «головой» «низа», то, видимо, наиболее адекватным здесь будет образ эякуляции. И пусть он не покажется чрезмерно сексуализированным, так как и сам вставший с четверенек человек (одно из названий доисторического человека — Homo erectus) своими общими контурами и позой теперь напоминает эрегированный мужской половой член. Таков, например, Збручский идол (найден в 1848 г. в реке Збруч) — он одновременно и человек, и фаллос (см.: Рыбаков 1987: 423){63}. Между прочим эта «стоящая» поза человека вполне соответствует его постоянной готовности к половому акту, чего мы не видим в животном мире{64}.

2.2. Смех — знак мужчины, плач — женщины

До сих пор мы говорили о родстве между смехом и сексом, изначально исходя из того, что людям свойственно при половом возбуждении «ржать». Эротические тексты дают много примеров подобного рода, в том числе — «ржания» во время полового акта.

Однако следует отметить, что это не единственная голосовая реакция, сопровождающая совокупление. Те же материалы показывают, что при коитусе издаются и другого рода вокальные звуки —

• ревут:

Ебет ее еще упрямо, Брадой махая с клобуком, Ревет как вол он разъяренный... (Русский мат 1994: 122);

• стонут:

Вот тренье уда наконец Красавицу пробрало, И в неге сладостной она Чуть слышно простонала. (Под именем Баркова 1994: 287);

• воют: