О природе смеха - В. И. Зазыкин

Ой, ой! — Она под ним завыла. — Поглубже, миленький, вот так! (Там же: 95);

• вопят:

И всю ночь тростники оглашались Сладострастными воплями их. (Там же: 285)

Если «ржание» является вокализацией, близкой по своей звуковой структуре смеху, то все данные формы голоса напоминают скорее плач. Ведь его нередко называют и «ревом», и «воем», и «воплем».

В «заветной» сказке «Смех и горе» жена попа изменяет мужу с остановившимся на ночлег бурлаком и во время прелюбодеяния визжит. Поп со сна, не поняв в чем дело, спрашивает: «О чем... плачешь?» (Афанасьев 1997: 138).

Следовательно, голосовой формой проявления половой страсти могут быть звуки родственные как смеху, так и плачу. Если теперь учесть наши выводы о «ржании» во время коитуса (см. предыдущую главу), то можно сделать обобщение и более широкого плана: издавание любых простейших вокализаций во время полового акта следует рассматривать главным образом как сброс излишка сексуального возбуждения через дыхательно-голосовой аппарат.

Возникают вопросы. Например, такой: уникальный ли это случай, что целый ряд более или менее разнородных по характеру вокализаций связан с одним и тем же физиологическим состоянием, в данном случае — с половым возбуждением? И, пожалуй, более важный вопрос: почему именно звуки «ржания», а не какие-либо другие, стали символом секса?

Обратимся к миру природы. Даже самый поверхностный обзор показывает, что подавляющее большинство животных издает голосовые звуки много реже человека. Есть чрезвычайно молчаливые виды — зайцы, ежи, черепахи.

Из наблюдений за животными можно сделать вывод, что знаковость их вокализаций — речь идет только об общей форме звуков — часто носит довольно условный характер. У собак рычание может сменяться лаем, а лай — воем. Шакалы и совы нередко попеременно «плачут» и «хохочут». Немало и таких животных, которые используют преимущественно какую-то одну голосовую форму на все случаи жизни: лошади — ржут, гуси — гогочут, утки — крякают (ср.: «Захохочешь волком — взвоешь». — Даль 1880—1882/Ι: 660). Конечно, лошадь ржет по-разному, увидев нечто для нее приятное (овес) и нечто неприятное (волков), тем не менее форма вокализации в обоих случаях одна и та же — ржание.

Очевидно, простейшие голосовые формы продолжают присутствовать и в вокализациях человека, причем их ассортимент достаточно широк.

Казалось бы, за ними давно должны были закрепиться определенные знаки. Похоже, что так оно в основном и происходит, но с чрезвычайно большими девиациями. Радость, к примеру, может проявляться не только в форме прерывистых звуков смеха. От радости кричат, вопят («радостный вопль»), визжат и даже плачут. Звуки горя (плач) тоже бывают не протяжными, а прерывистыми и порой полностью напоминают смех. Как отмечает Герберт Спенсер, «<...> нередко восклицания, испускаемые детьми во время игр, повергают их родителей в недоумение относительно того — удовольствие или страдание было причиною этих восклицаний» (Спенсер 1898/ΙΙ: 357). Таким образом, разнородные по своей форме голосовые проявления половой страсти не представляют собой ничего уникального в этом отношении.

Одно из самых древних значений голосовых звуков связано, видимо, с ощущением страдания. Как отмечает Чарлз Дарвин:

Зайцы и кролики, например, я думаю, никогда не пользуются своими голосовыми органами, исключая случаи необычно жестокого страдания, как, например, когда раненого зайца убивает охотник или когда молодого кролика поймает куница. Рогатый скот и лошади молча переносят сильную боль, но когда она чрезвычайна, а особенно если боль сочетается с ужасом, то испускают страшные крики (Дарвин 1896. 50){65}.

Аналогичного рода знаковость имеет голос, когда он исходит от новорожденного детеныша у многих видов животных. Раз детеныш издает голосовой звук, значит, испытывает дискомфорт: голод, холод, боль. Голос в подобном случае — важный знак для его матери. По голосу она может найти детеныша, если он выпал из гнезда или уполз из логова. Вне сомнения, взаимоотношения матери с ее отпрысками сыграли одну из главных ролей в истории развития голоса: тот детеныш, который при неблагополучии мог издавать голосовые звуки, имел больше шансов на выживание.

Ряд фактов указывает на то, что плач как протяжный крик древнее смеха. С громким плачем-криком человек приходит в этот мир, смех же появляется только на третьем или четвертом месяце жизни. Для издавания прерывистых звуков уже требуется определенная подготовка организма. По мнению Десмонда Морриса:

Плач — не только самый ранний, но и самый важный сигнал настроения человека. Улыбка и смех есть уникальные и довольно специфические сигналы, но плач мы разделяем с тысячами других видов. Фактически все млекопитающие (не говоря о птицах) издают высокого тона вопли, визги, крики, когда они испуганы или испытывают боль (Morris 1994: 78){66}.

Другое древнейшее значение голоса коррелирует с проявлением агрессии. А поскольку агрессия носит преимущественно внутривидовой характер, то касается это прежде всего взаимоотношений с собратьями по виду.

Часто два животных одного вида демонстрируют злобность друг другу по той причине, что у них еще не установлен статус доминирования — кто кому должен уступать (основные поводы — территория, еда и половой акт). В таком случае главная идея, заложенная в голосовых звуках, — запугать противника, заставить его признать подчиненное положение без борьбы. Достаточно посмотреть на приседающего от усилий петуха в его стараниях перекричать соперника (.N. B.: от смеха тоже приседают), чтобы убедиться, что здесь