Пороки и их поклонники - Татьяна Устинова

– Да этого быть не может! – закричал Архипов, стряхнул ссебя руку и поднялся с кресла.

Нотариус отступил к стене, закрылся гербовой бумажкой иморгнул. Один из господ что-то тревожно свистнул на ухо другому.

– Зачем мне ее квартира?! Вы что?! С ума сошли совсем?!Дайте сюда!

И он выхватил бумажку из рук Леонида Иосифовича, положил еена стол и, опершись руками, стал быстро читать и, дочитав, взялся за лоб.

– Да это ерунда! Вы понимаете, уважаемый? Это ерунда – все,от первого до последнего слова!

Нотариус улыбнулся неверной улыбкой.

– Знаете, – заявил он Архипову, – я видел множество разныхреакций на… чтение завещаний. Но вы такой первый. Вы же получили все. И так…расстроились?

– Да мне не надо все! Мне не надо вообще ничего! У меня всеесть! Черт побери, она с ума сошла, Лизавета! И мне ни слова не сказала!

– Ни о каком… сумасшествии не может быть и речи, –возмутился юрист. – На момент подписания завещания гражданка Огус была целикоми полностью дееспособна! Хочу добавить также, что она находилась в прекрасномрасположении духа! В отличнейшем! Завещание – не тот документ, составляякоторый люди испытывают прилив положительных эмоций. Все-таки думы о смерти, ноЕлизавета Григорьевна искренне радовалась!

– А я, – отчеканил Архипов, глядя нотариусу в лицо, –искренне опечален!

И тут он вспомнил про Машу Тюрину, получившую три картиныпапаши Огуса на память. В позвоночнике начал раскручиваться волчок. По шеепобежали мурашки. Он оглянулся и снял со стола ладони.

Она сидела, упершись локтями в колени и сунув лицо в ковшиксобственных рук. Ее братец, о котором все забыли, топтался рядом и никак не могрешить – брать ее за плечо или не стоит.

– Маша, – начал Архипов быстро, – не обращайте внимания. Мывсе урегулируем, это просто!

Она подняла на него лицо из своего ковшика. Глаза у неесияли, руки больше не тряслись, спина не горбилась.

– Слава богу, – выпалила она и улыбнулась счастливойулыбкой, – слава богу! Как хорошо, что тетя решила… именно так!

Приехав с работы, Архипов снарядил свою собаку для прогулки– поводок, постромки, намордник, похожий на баскетбольную корзину, – ни в одиндругой пасть его собаки не помещалась, – и ушел на Чистые пруды.

Тинто Брасс не любил Чистые пруды – народу много, просторумало. Архипов тоже не особенно любил, но выхода не было.

Он дошел до лавочки и сел, вытянув ноги. Тинто Брассспросил, что это значит. Хозяин не должен сидеть на лавочке во время прогулки.Он должен бежать, а не сидеть, иначе что это за прогулка!

– Сейчас, – пообещал Архипов.

– Добрый вечер, – поздоровалась старуха-армянка, всю жизньпроведшая в обувной будке на углу. Сколько Архипов помнил себя, столько помнилэту старуху. Сейчас она волокла за руку кудрявую хорошенькую внучку в бантах,белых колготках и ямочках.

Архипов им позавидовал.

Какая, должно быть, простая и приятная у людей жизнь! Идутсебе домой, бабушка и внучка, и не думают ни о чем трудном и скверном, ирадуются, что вечер и до завтра можно никуда не спешить, да и завтра спешитьособенно некуда, – все правильно, ясно и неплохо устроено, и внучка в бантах ибелых колготках, и родная будка на углу, и вся жизнь прошла здесь, и еще даже ине кончилась, бог даст, лето впереди, ничего, как-нибудь!

Тинто Брасс лениво гавкнул на голубя – пугнул. Вместо голубяперепугалась роскошная девица на тоненьких каблуках и с гривой натуральносветлых волос.

– У вас страшная собака, – сказала она издалека инаклонилась, чтобы посмотреть, не случилось ли чего с каблуком, когда онапугалась и прыгала в сторону.

– Страшная, – согласился Архипов.

– А что это за порода? – Девица удостоверилась, что скаблуком все в порядке, выпрямилась и потопала ногой. Посмотрела на Архипова иулыбнулась, откидывая назад волосы.

“…Только не сейчас, дорогая, ладно? Сейчас я никак не могу!Я все вижу – правда! – и волосы, и ноги, и зубы, и каблуки, но не могу!Прости”.

– Порода называется английский мастифф, – проинформировалАрхипов скучным голосом.

– Очень большой. – Это был еще один шанс, судя по всему,последний.

– Большой, – согласился Архипов и потом долго провожал ееглазами, почти до самого метро.

Так. Что мы имеем странного? Да все. Самое странное –завещание покойной Лизаветы. Зачем она оставила ему квартиру? Что ей в головувзбрело?! Чем Маша Тюрина перед ней так уж провинилась, что она взяла, да однойбумажкой лишила ее всего?! Три картины покойного мужа!

“Нет, стоп, – сказал себе Архипов. – Завещание – финалистории, а не начало. Начало-то мне и неизвестно. Для меня все началось тольков минувшую пятницу”.

В минувшую пятницу пришла Лизавета, наплела небылиц про ножии круги с каббалистическими символами. Сказала, что инопланетный заводперепрограммировался с дисков на шланги, а у него, Архипова, душа кедра.Просила не оставить девочку Машу, у которой никого нет, потому что она,Лизавета, непременно должна вскоре умереть. Силы зла и сущность разрушения ужеприготовились, чтобы уничтожить ее, чему свидетельства – тот самый нож,предвестник смерти, и деревянный круг непонятного назначения. Еще она рассказала,что на днях ее пытались скинуть с лестницы, но не скинули, поскольку онаисхитрилась позвонить в “нехорошую квартиру”, где коммунальный слесарь ссупругой как раз праздновали День озеленителя или День работников искусств.

Самое поразительное, что на следующий день она на самом делеумерла. От сердечного приступа, как объяснила ее приемная дочь. У нее былоплохое сердце, и она умерла.

Ни при чем нож и круг с каплями мутного воска. Откуда оназнала, что умрет? Если она давно и привычно болела и могла умереть в любуюминуту, почему эта минута настала как раз после визита к Архипову?!

Нож с символами и круг с восковыми потеками были вполнереальными, Архипов видел их собственными глазами. Значит ли это, что покушениена лестнице тоже реальное, а не плод ее экзальтированного воображения? Значитли это, что кто-то целенаправленно пугал сердечницу Лизавету, чтобы в одинпрекрасный момент напугать ее до смерти?!

Кто?! Зачем?!

Кому это выгодно? – вот вопрос.

Получалось так, что выгодно только ему, Владимиру ПетровичуАрхипову, ибо именно он унаследовал все Лизаветино имущество.

Наследник, черт побери все на свете!

Владимир Петрович опустил на глаза темные очки и обозрелбульвар через коричневые стекла. Потом поднял очки на лоб и обозрел бульвар безвсяких стекол.