Стражи Армады. Генезис зла - Тим Волков

– Устроит!

– Ну вот и хорошо!

Стол ломился от еды: вареное мясо, присыпанное мелко порезанным зеленым луком, овощи на пару – морковка, картошка, тыква; рыбные консервы, густая дымящаяся похлебка из мозговых косточек, малосольные грибочки, тарелка аппетитных румяных сухарей, ягодное варенье, травяной чай.

– Прошу к столу! – увидев голодные взгляды гостей, сказал Вольфганг.

Приглашать второй раз никого не потребовалось. Путники накинулись на еду и за считаные минуты опустошили свои тарелки.

– Кушайте-кушайте! – произнес хозяин. – Порадовали старика! Такой аппетит! Добавки? Давайте все же я вам положу еще.

Когда с трапезой было покончено, старик сообщил:

– Сейчас я угощу вас десертом Павлова.

Надевая замасленный фартук, Вольфганг направился к плите.

– Странное название для десерта, – отметил Тритон.

– О! От одного только его вида у вас потекут слюнки! – Хозяин извлек из духовки противень с еще пышущим жаром морковным пирогом.

– Это просто здорово! – не смог сдержать восхищения Малёк.

– Это вы его еще не попробовали. Сначала откусите – потом делайте выводы.

– А вы тут один живете? – поинтересовалась Вобла, уминая за обе щеки десерт.

Вольфганг шумно отхлебнул чаю из треснувшего стакана, уклончиво ответил:

– Ну, не совсем, конечно, один, так ведь и с ума недолго сойти. Собачка имеется, охранник мой, Тузик. Коза еще есть, но она в огороде пасется.

– И как же вы успеваете управляться со всем этим хозяйством?

– Успеваю, – улыбнулся старик. – У меня времени много.

– И не боитесь? – спросила Вобла.

– А чего мне бояться?

– Бандитов, например. Ведь народ всякий бывает.

– Бандитов не боюсь. Им тут делать нечего. Места здесь дрянные. Да вы и сами, наверное, видели. С севера все лесом непроходимым поросло, там еще кладбище старое. Его боятся местные, байка одна ходит, будто там нечисть обитает. Не знаю, может, и есть что, да только я не видел. Вот то, что волки шастают, точно знаю. Воют порой. С другой стороны – мертвая земля, там одни сплошные аномальные поля, да радиация зашкаливает. Ничего живого в округе нет, все выжжено. Одна дорога только и есть – с запада, по которой вы и пришли. Вот и все. Считай, повезло вам.

Старик беззвучно рассмеялся.

– Повезло, – невесело кивнул Тритон.

После сытного обеда Вольфганг пригласил гостей в зал, рассадил по креслам и стульям. Предложил табаку, но гости, поблагодарив, вежливо отказались.

– А я закурю, с вашего позволения.

Старик не спеша набил трубку, раскурил. Выпуская струйку дыма изо рта, умиротворенно произнес:

– Люблю после хорошего обеда подымить. Расслабляет, знаете ли.

– А вы каким врачом в прошлом были? – спросил Тритон, оглядывая обширную библиотеку хозяина. По названиям на корешках стало понятно, что круг интересов старика был весьма широк. На полках стояли и анатомические атласы, и всевозможные медицинские справочники, и монографии неизвестных Тритону авторов со сложно выговариваемыми фамилиями, различные учебники: по хирургии, кардиологии, нейрохирургии, фармацевтике, анатомии.

– Я? – Старик лениво повернулся к сталкеру, пристально посмотрел на него. – Я военным врачом был. В прошлой жизни, до Судного дня. – Вольфганг глубоко затянулся, выпустил облако сизого дыма. – Правда, меня списали.

– И за что? – заинтересовался Тритон.

– Длинная история, весьма неприятная. – Разговор этот явно давался хозяину с трудом, ежеминутно старик замолкал, погружаясь в какие-то свои мысли.

– На воровстве попались? – прямо спросил сталкер.

– Нет, конечно же нет, упаси боже! Что же, на вора я, что ли, по-вашему похож, в самом деле? – Вольфганг с укором посмотрел на здоровяка, но тот не отвел взгляд. – Встречались в моей практике и такие, знаете ли. И про их дела многие в руководстве были в курсе. Однако увольнять их не спешили. Значит, в доле были, я так считаю. А я… просто был милосерден, вот и все.

– Как это? – удивилась Вобла. – За это разве увольняют?

– Еще как увольняют, – подтвердил старик.

– Поделитесь, может, тогда своей историей? – не унимался сталкер.

Вольфганг пыхнул трубкой, кивнул:

– А почему бы и не поделиться. Времени у нас много. Расскажу. Значит, отправили нас однажды в горячую точку, в одну маленькую страну. В дыру, одним словом, нас заслали, такую, что лучше и не знать. Жара, антисанитария, бардак управленческий, пьянь и воровство. Организовали мы кое-как госпиталь к северу от основных военных действий, начали работать. Ежедневно привозили нам до десяти пострадавших. Ничего страшного, в основном отравившиеся вояки, которые по незнанию рискнули пить сырую местную воду.

Но были и серьезно раненные в стычках и боях. Осколочные. Пулевые. Я делал операции, извлекал шрапнель, свинец, потом зашивал. Спал мало – и даже не из-за большого количества работы, а из-за мрачных мыслей. Они все время меня одолевали. Я никак не мог найти смысл всего этого. Вот зачем мы здесь? Зачем вся эта бойня? Зачем вот это все? Списать на молодость все переживания? Но многих врачей такие мысли тоже посещали, уже и не молодых. Ребята их в спирте топили. И надо сказать, весьма успешно. А я не мог. И маялся из-за этого.

И вот однажды у нас аврал случился. Наступление на фронте началось активное, и раненые поступали плотным потоком. Весь день операции, перевязки, устали все сильно, на ходу буквально засыпали. И вот, почти уже под самое утро, парнишку привозят. А у него все, что ниже пупка, взрывом мины оторвало, одни лохмотья висят. Как еще жив остался, уму непостижимо. Глядим на него и понимаем: парень-то не жилец. А главврач орет, приказывает помощь мальчишке оказать: мол, это мирный житель, и вроде как наши его случайно задели, надо спасать, чтоб международного скандала не было. А как спасать? Там в нем уже никакой крови нет, все внутренности повреждены, позвоночник перебит. Это живой труп. И никто из наших даже и не думает что-то делать – какой смысл? Подожди минут пять – он сам затихнет.

А парень дурниной орет, судороги у него, агония.

Что-то щелкнуло во мне тогда. Не смог я просто так стоять и смотреть, как он мучается. Достал пистолет – и прямо ему в висок выстрелил. А меня – под трибунал, едва в тюрьму не угодил. Списали быстро. Вот так вот.

В комнате воцарилось гнетущее молчание.

– Считаете, что убивать людей – это милосердие? – наконец спросила Вобла, холодно глядя на собеседника.

– Считаю, что да, – уверенно ответил Вольфганг. – Если этот человек смертельно ранен и страдает от невыносимой боли. Он обречен, так зачем же продлять его мучения?

– Это же убийство!