Наша личная война - Лев Пучков

Я не знала, что и думать. Неведение терзало мою душу. Аппетит пропал начисто, три дня я только пила чай. Спать не могла, во сне меня преследовали кошмары. Наконец, не выдержав, я заявила дедам, что оставляю детей на их попечение и еду в Грозный. Они и слышать не хотели: совсем, что ли, голову потеряла? Ты посмотри, что там творится! Я все равно собралась. Дед нашел хорошего знакомого в высоком военном чине, тот обещал помочь, но сказал, что я самоубийца.

До Черменского Круга я добралась на такси, заплатила тройную цену. Оттуда, по протекции друга деда, с военной колонной приехала в аэропорт «Северный». Там было очень много военных и боевой техники. Два дня сидела на эвакопункте – так назывался госпиталь, который устроили в здании бывшего аэропортовского ресторана. В городе шли бои, просто так никто не ездил, надо было ждать колонны. Помогала врачам, чем могла, каждый день поступали сотни раненых, многие – тяжелые. Сердце кровью обливалось: десять километров до дома, не могу добраться!

Через два дня в Ленинский пошла санитарная колонна – забирать раненых. Обычно каждая часть возила своих раненых на своем транспорте, но в этот раз случилось так, что какой-то полк остался совсем без техники – все подбили и сожгли. Я отправилась с ними.

Дом наш стоит на пересечении Спокойной и проспекта Кирова. Мои родители живут неподалеку. Спокойная улица – сейчас это звучит дико…

Свой дом я не узнала. В квартире был разгром, как будто там побывало племя варваров. Дом был наполовину разрушен, несколько квартир вообще перестали существовать. Примерно такая же картина была в доме моих родителей – все разгромлено, разграблено, только сам дом остался цел. Нашла соседей: на подвальной двери они повесили табличку «Люди!!!» и сидели там безвылазно, опасаясь, что в любой момент может прилететь артиллерийский снаряд. Спросила про родителей, люди стали отводить глаза… Сосед Хафиз – инвалид Отечественной войны – сказал, что их похоронили в парке Кирова. До кладбища не добраться, там сейчас всех хоронят…

Я не поверила. Подумала, что он бредит – он старый, не только ногу на войне потерял, но еще и контуженый.

– Их русские убили, – подтвердила Фатима – соседка сверху. – Они дверь не открывали. Русские думали – боевики там. Сломали дверь, бросили гранату, потом стреляли. Они были как будто сумасшедшие. Говорили, что у них какого-то командира убили и теперь всех нас казнят за это…

Целые сутки я была в ступоре. Сидела в углу, уронив голову на грудь, и молчала – у меня отнялась речь. Соседи пытались меня кормить, давали воду, я ничего не хотела. Я просто не могла в это поверить. Не укладывалось в голове, что русские солдаты могли такое сделать. Я помогала их раненым, сама наполовину русская, наполовину москвичка, мать у меня русская. Получается, что они в своих же стреляют?! Такого просто не могло быть…

Через сутки я очнулась и отправилась искать Султана – последнюю ниточку, связывающую меня с этим страшным городом. Добраться до родителей Султана не представлялось возможным: у них дом в Черноречье, это далеко, и на этом участке как раз шли активные боевые действия. Пошла по соседним подвалам, стала спрашивать, может, кто-нибудь что-то знает.

Кто-то сказал – его отряд в Старопромысловском. Отряд?! Ну да, отряд. Он же командир отряда. Значит, должен находиться с отрядом.

Вот так, значит… Все-таки командир. Выходит, права была бабкина подруга. Никаких дел у него тут не было, он просто воевал с русскими. Могла бы сразу догадаться: комбинат на Старых Промыслах, значит, и отряд где-то неподалеку…

Дождавшись утра, я взяла с собой воды и хлеба и пешком отправилась на поиски мужа. Мне опять сказали, что я самоубийца. Но мне было все равно.

Старопромысловский – это, в общем-то, недалеко. Я там часто бывала вместе с мужем. В мирное время служебной «Волге» Султана нужно было всего пятнадцать минут, чтобы доставить нас туда. Водитель мужа, Ахмед, с ветерком пролетал через все светофоры, и спустя пятнадцать минут мы въезжали во двор комбината.

Сейчас у меня ушло на дорогу почти два дня. Я ползла, как черепаха, забиваясь при появлении людей в первую попавшуюся щель, прячась в грязных канавах и подъездах разрушенных домов. Повсюду стреляли, слышались взрывы, непонятно было, где безопасный путь. Пойдешь в одну сторону, вроде тихо, потом вдруг – стрельба, пули свистят, что-то взрывается. Приходилось падать, где придется, подолгу выжидать. Ночь пережидала в полуразваленном колодце неработающей теплотрассы. Заснуть не могла, было очень неудобно и холодно, несмотря на то что я тепло оделась. С рассветом двинулась дальше.

Я не узнавала свой город и с трудом ориентировалась среди знакомых с детства улиц. Многие дома превратились в руины, повсюду – подбитая, еще дымящаяся техника, танки с оторванными башнями, вывороченные с корнем деревья… Собаки обгладывали непонятно чьи закопченные трупы, но меня это уже не ужасало. Я равнодушно шла мимо, удивляясь самой себе.

Это был настоящий апокалипсис. Панорама Сталинградской битвы, иначе не скажешь. Не верилось, что все это могли сотворить обычные русские солдаты, по сути, мальчишки. Поневоле возникала мысль о каких-то злобных пришельцах, у которых была задача уничтожить здесь все живое. Варвары, что вы сделали с моим тихим городом?!

Вплотную к комбинату я подобралась только к вечеру следующего дня. Было еще светло, я могла хорошо рассмотреть комбинат и, помнится, здорово удивилась. Знаете, он был цел! Вот что странно. Я почему-то думала, что увижу здесь безнадежные руины. Такая махина, состоящая сплошь из ажурных металлических конструкций и труб, – прекрасная цель как для федеральной артиллерии и авиации, так и для наших боевиков. Мелькнула абсурдная мысль: может, договорились не трогать? Хотя какой может быть договор, когда на улицах обгоревшие трупы и все дома вокруг разрушены едва ли не до основания? Странно, очень странно…

Человеку всегда хочется верить в лучшее, даже если все вокруг рушится и планета летит в пропасть. Помнится, нахлынула откуда-то непрошеная волна какой-то абсурдной надежды: а может, на комбинат война не распространяется? Сейчас Султан спокойно сидит в своем кабинете, просматривает графики перегонки за день…

Мои инфантильные размышления были прерваны ставшими уже знакомыми звуками: откуда-то издали доносился рев моторов и гусеничный лязг.

И тут я увидела людей. Пятеро мужчин, пригибаясь и часто оглядываясь, быстро шли от комбината в мою сторону. Они были одеты в грязный камуфляж, небриты, все вооружены, у двоих за плечами виднелись гранатометы.

Я замерла как вкопанная. Впервые за время этого кошмарного путешествия я утратила бдительность и тут же была наказана. Я совершенно не представляла себе, что можно от них ожидать, но попадаться им на глаза мне точно не хотелось! Однако что-либо предпринимать было поздно – они уже увидели меня.

– Эй, красавица! Ты чего тут забыла? – по-чеченски крикнул тот, что шел впереди.

Это я-то красавица? Я за эти три дня постарела лет на тридцать. И выглядела, наверное, соответственно – забыла, когда в зеркало смотрелась.