Ловец сбежавших невест - Константин Фрес

Его соперницей была молодая стройная женщина, одетая по-мужски - в высокие узкие сапоги для верховой езды, в бриджи, белую рубашку и черный кожаный корсет, порядком потертый и старый.

Она грубо расхохоталась, блестя зубами, откинув светловолосую голову. Белокурые пружинки круто навитых очаровательных кудряшек прыгали по ее плечам, по белым рукавам блузы. Ее глаза были изумительного голубого цвета, и я очень удивилась, подумав, зачем такой очаровательной девушке все это надо, и откуда в ее сердце столько злобы.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍А потом она повернулась ко мне лицом…

- Святой горячий пар! - проверещала я, леденея от ужаса.

Левая половина лица этой женщины была красивая и совершенна, а вот правая… жутчайшее алое месиво из старых грубых шрамов, отсутствие губ, оскаленные почерневшие, словно облизанные огнем зубы, лысый череп… и механическая рука.

Шестеренки ее вращались с еле слышным скрипом. Железные скелетированные пальцы с ненавистью сжимались и разжимались. Глаза, который старуха вечно жмурила, не было совсем.  Девица эта выглядела так, словно ее окунули в адовое пламя правым боком, и оно опалило ее, прожгло не только тело, но и до души добралось, и коснулось ее своим смрадным жаром.

- Тристан, - протянула она нежно и яростно, перебирая своим железными пальцами, похожими на поршни в моторе,  - как я скучала по тебе! А ты? Скучал ты?

- Офелия! - с ненавистью выплюнул он. - Только твой покалеченный, изуродованный разум мог выдумать такое! Как же я раньше не догадался...

Какое нежное имя - и какая страшная личина! Просто мороз по коже от такого сочетания!

- Верно, ты спрятался за стеной стыда и лжи. Ты думал, что твои подвиги никогда не всплывут, и навсегда окажутся безнаказанны, - притворно вздохнула она. - Но за все надо платить, Тристан Пилигрим, - нежно произнесла жуткая девица, похохатывая, наслаждаясь замешательством Инквизитора. - И за свои грехи - тоже.

- В твоих грехах, - отчетливо произнес Тристан, - и в своих бедах виновата лишь ты сама. Зло, что ты сотворила, лишь на твоей совести. И никакая боль не оправдает их. А твои желания, Офелия... никто не обязан давать тебе то, что тебе хочется, только  потому, что ты этого желаешь.Смирись уже с тем, что кроме твоих желаний в этом мире существует еще и чужая воля. Я не пирожное с кремом, которе можно просто взять и сожрать!

- А вот это очень жаль, Тристан, - промурлыколо это чудовище, улыбаясь нежно уцелевшей половинкой губ. - Очень жаль...

Единственный уцелевший глаз этой девицы был обращен к Тристану, и выражение его было полубезумно, одержимо. Такое, словно половину своей сгоревшей в пламени ада души она отдала Инквизитору, подарила, как драгоценную побрякушку на память. А вторую вручила демонам. И теперь они, разрывая,  тянут ее в разные стороны, желая завладеть целым.

Нервы мои не выдержали, и я, выхватив револьвер, выстрелила в это скалящееся, веселящееся чудовище, но женщина эта провела рукой, и пуля моя провалилась в черное облако, которое было рассеяно в воздухе ее пальцами.

Черное-черное, как ее пустая глазница. Как самое глубокое безумие. Пожирающая все магическая пустота…

***

- Ты должен был достаться мне, Тристан Пилигрим, - произнесло это жуткое чудовище с неистовой, одержимой силой, и ее голубой глаз расширился так, что казалось - еще немного, и он просто выкатится из черепа. - Ты был предназначен мне, Первый Инквизитор!

От ее слов меня словно подхватило ветром времени и окунуло куда-то глубоко в далекие, давно минувшие события. Я будто наяву увидела эту странную, не подходящую друг другу пару - наряженную в шелка и кружева гордую капризную красавицу, чья красота тогда, давно, была ослепительна и нежна, и белоснежного неприступного Инквизитора в строгой сутане.

Он упрямо качал головой, сжимая рукоять своего черного узкого меча. Его ноги в пыльных потрепанных сапогах делали шаг назад, и строптивый Инквизитор уходил, растворялся в свете, залившем галерею. Его белоснежная сутана заметала его следы, а покинутая им девушка оставалась в одиночестве - оплакивать свою несбывшуюся любовь.

Отказался любить ее…

Тот, кто, казалось, был не прочь закрутить страстный роман с любой приглянувшейся ему девушкой, именно эту - красивую, юную и нежную, - обошел своим вниманием. Ее красота не смогла разжечь в его душе ни единого нежного чувства.

И это было унизительно, обидно и горько. Настолько горько, что любовь перерождалась в ненависть, а желание поцелуев и ласк - в желание мстить…

- Ангелы не принадлежат никому, - мстительно, явно цитируя чьи-то слова, ответил Тристан, словно тот, давний спор, который затеяли эти двое, все еще не окончен и важен. - Я никому и ничего не должен. А то, что какие-то люди предназначали меня тебе, мне не интересно.

- Какие-то люди?! - заорала искалеченная девушка, трясясь от бессильной злобы. - Какие-то?! Сам Король приказал тебе взять меня в жены!..

Тристан гордо вздернул голову, в его алых глазах промелькнуло пренебрежение, по губам скользнула едкая усмешка.

- Я выше Короля, - дерзко и высокомерно огрызнулся он. - И его приказы, равно как и твои желания, меня не касаются!

Страшилище тоже гордо вздернуло изуродованную голову. Упрямством она Тристану не уступала! Черты ее исказило тонкое, неприятное выражение, не сулящее ничего хорошего нам.

- Ну, раз ты так строптив, - ответила она музыкальным нежным голосом, - то расхлебывай последствия своей строптивости! Но я всегда добиваюсь своего: ты покоришься мне, Тристан Пилигрим, ты будешь послушно шествовать со мной рядом, даже если на поводке.

- Для этого ты собираешь магию?! - поразился Тристан. Казалось, в его голове не укладывалось, как это можно погубить столько народу для того, чтобы из магии этих несчастных свить крепкую веревку, чтобы привязать его одного. - Все это время  ты всего лишь вязала крепкий поводок для меня?!

Девушка не ответила.

С ее пальцев сорвалось дымное, черное облако магии - ни дать, ни взять, чернила каракатицы! - и поплыло по воздуху. Черная крупица коснулась белоснежных волос Тристана, и он вдруг зарычал, начал увеличиваться в размерах, раздался в плечах. Затрещала одежда, полопались швы, сквозь них полез белый медвежий мех…