Дорога на две улицы - Мария Метлицкая
Шрифт:
Интервал:
Молчали долго. Костер догорел, и небо стало медленно светлеть.
Потом Елена обняла ее за плечи. Эля вздрогнула:
– Только не надо меня жалеть! Да и потом – жизнь свою я устроила. Грех жаловаться. О куске хлеба не думаю. Даже ребенка родила – значит, простили мне ТАМ мои грехи! А что людям не верю… Так это мое дело. Личное, так сказать.
Елена ответила:
– А я тебя не жалею! Я просто тобой горжусь! Да и за что тебя жалеть? Ты – самая умная, самая красивая и самая талантливая!
– Интересно, в чем? – ухмыльнулась Эля. И добавила: – Можешь не отвечать.
Потом опять молчали, и совсем уже на рассвете, когда лениво, словно нехотя, поднялось круглое и розовое солнце, они ушли в дом.
Никогда больше об этом ночном невыносимом разговоре они не вспоминали. Словно его и не было.
В дальнейшем, когда Елену раздражали и даже коробили Элины действия или поступки – напористые, наглые и хамоватые, – она спохватывалась и одергивала себя, вспоминая ту ночь в Ельце, после которой она пересмотрела всю свою жизнь, да и жизнь матери тоже, и утвердилась в мысли – они счастливые. И все, что было в их судьбах: их страдания, горести и обиды – все чепуха и тлен. И полная ерунда.
И еще почему-то испытала чувство неловкости и стыда – за все свои прошлые обиды на жизнь.
* * *
Те годы можно было смело назвать самыми, как ни странно, безоблачными и спокойными. Самыми счастливыми и радостными в ее и их жизни.
Они с Борисом еще познавали друг друга, открывали. Радостно, нежно, иногда с удивлением. Их ночи еще были бессонны, по-хорошему тревожны и волнительны.
Они еще скучали друг по другу, расставаясь всего лишь на рабочий день. Какая, казалось бы, малость и ерунда! А она стояла в темноте у окна и выглядывала его силуэт – знакомый до боли, до звонкого толчка в сердце. Она еще бросалась к двери и обеими руками обнимала его за шею.
Они еще мечтали о многом. О маленьком домике в деревне, у озера, окруженного густым и темным еловым бором. О поездке на Байкал и в Самарканд – разумеется, всей семьей. А вот в Сухуми одним, только вдвоем. Чтобы есть горячий и сочный шашлык на набережной, в крошечной кафешке, и еще чебуреки, истекающие прозрачным и обжигающим соком, и запивать все это прохладным и кислым молодым вином. И смотреть на темное, чернильное море и яркие низкие звезды. А после торопиться в душную, крошечную комнату с пыльной марлей на узком окне. И рухнуть от усталости и счастья в скрипучую и неудобную кровать с волглым бельем – чепуха, наплевать! На все наплевать! Потому что они будут любить друг друга. И сердце еще будет останавливаться от его слов, а голова – кружиться от его поцелуев.
Потому что они еще так отчаянно молоды и так бездумно, наивно уверены, что все у них будет хорошо и даже замечательно – во всем, абсолютно во всем.
Потому что по-другому, иначе в молодости и не бывает – такова, слава богу, жизнь.
* * *
Она видела, как он тогда торопился домой. Просто бежал к подъезду с высоко задранной головой. И, увидев ее силуэт в окне, начинал так яростно размахивать руками, что на него с удивлением оборачивались случайные прохожие.
Как он скучал по ней! Сутки на работе были невыносимы. Он запирался в ординаторской и, если была возможность, говорил с нею так долго, что в дверь начинали ломиться дежурные врачи и сестры.
Ночью он иногда просыпался в поту от страха: а вдруг эта прекрасная жизнь с ней ему только приснилась?
Нет, она была тут, рядом. В двадцати сантиметрах от него. Спала, свернувшись улиткой, и сладко причмокивала губами. Он касался ее прохладного лба, проводил осторожно рукой по волосам и блаженно откидывался на подушку.
Слава богу, не сон – реальность.
Он все еще любовался ею – ее прохладной и ненавязчивой красотой, которая не возбуждала, а скорее успокаивала. Ему нравилось, как она смущалась от его взгляда – как девушка-подросток, мгновенно краснея.
Елена думала, как сказочно ей повезло в жизни. Как заботлив, нежен, умен и щедр ее муж. Ее возлюбленный. Как ей просто с ним, как легко. Как быстро они понимают друг друга, как моментально улавливают малейшие колебания настроения другого, ловят, словно локатором, испуг, неприязнь к кому-либо, недовольство или радость.
Они на одной волне. И смотрят в одну сторону. В общем, муж и жена. Одна сатана. А как по-другому?
По-другому нечестно, неправильно, плохо.
А у них все хорошо! Даже подумать страшно, как хорошо!
* * *
Ольгу, по-семейному Лелю, Елена родила легко. Ну разумеется, вторые роды. Всего-то за какие-то три часа. Спокойно, без разрывов и прочих сопутствующих неприятностей.
Новорожденная дочка смотрела на нее спокойно и внимательно. Елена, повидавшая предостаточно младенцев, удивилась разумному и не по-детски осмысленному взгляду девочки.
Дочка не капризничала, не плакала, не морщилась, не сучила ножками. Она была всем и всегда довольна – удивительный ребенок! Она внимательно, по-взрослому смотрела на мать, и взгляд ее обещал поддержку, помощь и понимание – всегда, в любое время и в любой ситуации. Она исполнила все то, что молчаливо обещала. И ни разу не подвела.
Почти ни разу.
А вот Ирка была совсем другой. Фокусы у нее начались с малолетства. Капризы и нытье, выпрашивание новых туфелек, заколочек и платьев. Ну, здесь оправдание найдет любая мать – растет маленькая женщина. А вот вранье – бесконечное, безо всякого веского повода, наглое, нахальное вранье – Елену обескураживало и приводило в панику и ступор.
Она пыталась вести разъяснительные беседы: врать нехорошо, за правду ругать никто не будет, какая бы она ни была. В нашем доме врунов никогда не было, мы всегда все поймем и тебе поможем, ну и так далее.
Все тщетно – Ирка продолжала бессовестно врать. И это было именно вранье – подлое, гнусное, мелкое, – а не какие-нибудь детские фантазии.
Обнаружилось, что Ирка завистлива и злоязыка. Жадна. Любительница обсудить и осудить. Злобно, не по-детски, насмехаться – над бедной одеждой, старостью, физическими недостатками. А самое страшное обнаружилось в восемь лет – Ирка вытащила деньги из отцовского кошелька и духи из Элиной сумки.
Духи нашли по запаху из-за неплотно завернутой золотой пробочки. Там же, в ботинке, спрятанном под кроватью, обнаружилась и мятая десятка, уведенная из отцовского кошелька.
Ирка ревела белугой и пыталась оправдаться: «Духи, да, взяла. А что? У тети Эли много! Вот не сдержалась – так вкусно пахнут! Нюхаю перед сном и засыпаю. А про деньги – так это же тебе, мамуля, на подарок. Ты же так мечтала о новой сумке в универмаге у метро. Помнишь, как ты ее разглядывала? Белая такая, с черной блестящей пряжечкой? Ты еще говорила, что она так подходит к новым босоножкам! Вот я и подумала: куплю тебе сумку! А где мне было взять денег?» – И она удивленно распахнула свои прекрасные глаза, в которых блестели слезы искренней обиды и искреннего же непонимания.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!