Дорога на две улицы - Мария Метлицкая

И еще много чего, что Елена уже не слышала – просто закрыла ладонями уши.

Борис, каменея от ужаса и брезгливости, сказал, что никакого моря она не получит – теперь уж наверняка.

Была куплена путевка в лагерь, на все три смены, и Ирка быстро утешилась – в лагере и кино, и танцы и кадрежка от души. Короче, есть где разгуляться.

Уезжая, не попрощалась ни с отцом, ни с матерью. Сестре бросила:

– Следи, чтобы твой урод от радости не утоп! – и, хохотнув, громко хлопнула входной дверью.

– За что? – спросила Елена мужа.

Он вздохнул:

– У всех свой крест, Лена. У всех.

– Не много ли? – усмехнулась она. – И Никоша, и эта… – и она передернула плечами.

Борис кивнул – многовато. А деваться некуда. Обратно не отзовешь. Он обнял ее.

– Справимся, Ленушка. Справимся! Ведь другого выхода у нас нет, верно?

Елена кивнула:

– И еще у нас есть Лелька и Никоша! – всхлипывая, добавила она.

Он, гладя ее по волосам, кивнул:

– Вот именно. И кто скажет, что мы несчастные?

* * *

Море было каждый год, это не обсуждалось. К тому же Никошины успехи после двух «морских» месяцев были очевидны.

Они замечали и отмечали каждую мелочь, на которую бы не реагировали родители здорового ребенка. Пальцы крепче держат ложку, пробует есть вилкой, в море, которое он обожает, не идет, а бежит. Неловко, но бежит. С детьми на пляже общается легко, быстро находит друзей и в играх почти не отстает. Слепил (не без Лелиной помощи, но все же) песочный замок и корабль. Собирает разноцветные камешки и ракушки, а потом, опять вместе с сестрой, раскладывает их по размеру и цвету. Ест замечательно, требует арбуза и персиков.

Леля не отходила от него ни на шаг. Елена умудрялась и покемарить, и от души поплавать.

Перед сном дочка купала брата под прохладным душем – закаляла. На ночь читала книжки – их Никоша обожал.

Елена наблюдала за дочерью – девочка чудная, ответственная, ловкая. Нежная, терпеливая, услужливая. Мать умоляла ее найти подружек по возрасту и немного отвлечься. Та отказывалась и убеждала, что она, мать и Никоша – лучшая компания. И другой не надо.

Радоваться бы, а на душе почему-то беспокойство и тоска. Оттого, что видит и понимает, как, скорее всего, дочь будет строить свою жизнь – собой пожертвует наверняка, кинет свою жизнь под ноги. Вот только вопрос – кому? Каков будет этот человек? Оценит ли преданность и жертвенность? Или воспользуется этим? Нелегко «жертвам» на свете живется – и Елена думает про Гаяне.

В то лето снимали две комнаты в Судаке, саманный домик с фруктовым садом находился в десяти минутах от моря. Да и с хозяйкой повезло – полная немолодая одинокая женщина, по имени Раися, из крымских татар, была радушна и гостеприимна. Деньги брала копеечные, позволяла обирать фруктовые деревья и каждую субботу жарила сочные чебуреки – огромный эмалированный таз. На крошечном огороде позади дома, на выжженной, пропитанной солью и солнцем земле, росли огромные и кривые розовые помидоры необыкновенной сочности и сладости.

На скамейке перед домом, под тенью абрикосового дерева, они ужинали вместе с хозяйкой – вяленой рыбой, серым, ноздрястым, еще теплым местным хлебом и этими самыми сказочными, гигантскими помидорами, на разломе сверкающими, как первый снег.

Раися эта оказалась неожиданно умницей. В ее бесхитростных суждениях была истинная мудрость. За долгими вечерними чаепитиями, отирая кончиком платка широкое скуластое вспотевшее лицо, она рассказывала Елене про свою судьбу.

Родители были зажиточными, отец держал в Ялте бакалейную лавку, почти на центральной улице. Единственную дочку сватали за богатого жениха из добропорядочной и уважаемой семьи.

А Раися замуж за него не хотела – не нравился. Говорила, что толстый, и лысый, и немолодой – уже под тридцать. Но родители ее доводы не приняли – просватали и стали готовиться к пышной свадьбе.

После свадьбы пришлось бы уехать в дом жениха – такие правила. А там свекровь и три золовки, те еще ведьмы.

Но перед самой свадьбой жених и будущий тесть погибли. Поехали по делам, мотоцикл с коляской сорвался в пропасть.

Свадьба не получилась. А Раися сказала, что она обрадовалась – даже смерть отца лишь слегка, совсем немного, омрачила ее радость. И было ей так стыдно, что она возненавидела себя. Мучилась всю жизнь. Замуж больше не хотела и сватов не принимала. Устроилась в столовую поварихой и там зароманилась с немолодым дагестанцем, старшим поваром. Разумеется, дагестанец был женат и воспитывал трех дочерей. Случилась у них большая любовь, которая растянулась на целых пятнадцать лет. Родить она не посмела – и так, грешница, в глаза людям смотреть боялась. И вслед плевали, и шипели, как змеи. Потихоньку от него сделала три аборта, лишь бы ему не осложнять жизнь. О которых жалела всю жизнь.

– Ох! Если бы у меня был сынок! Пусть болявый, как твой! – вздыхала она и принималась плакать. – Или дочка! Вот как твоя Лелька. А так старость встречать страшно. Воды поднести некому.

Любовник ее овдовел, дети выросли и разлетелись, и она, разумеется, ждала, что он предложит ей сойтись. Вроде как само собой разумеется. А он молчал. Спросить она боялась, думала, держит траур. А через год он женился на молодой соседке. Взял «кобылястую» русскую деваху, и принялись они рожать детей.

– Берегла его, чиститься бегала, а он видишь как… – вздыхала она. – А не была бы дурой, родила бы, его не спросила.

И через минуту после печального рассказа и горьких слез начинала смеяться:

– Зато с любовью жизнь прожила! Когда приходил он ко мне, сердце в трусы падало! А так бы с нелюбимым мужем промучилась, от которого с души бы воротило! Значит, счастливая! – улыбалась она, и морщинки вокруг глаз собирались в крошечный букет.

В то лето пришлось взять с собой Ирку. Той было четырнадцать.

Раися внимательно, с прищуром, долго разглядывала Еленину старшую дочь, а потом сказала:

– Держи ее, Лена, на привязи. Да на короткой… А то мы с тобой тут беды не оберемся! – и, махнув рукой и покачав головой, пошла в дом.

Ирка явилась под утро в первую же ночь. Елена и Раися сидели во дворе и вздрагивали от каждого шума – не появится ли блудная дочь.

Появилась. Окинула их мутноватым взглядом и усмехнулась:

– Сидите, кумушки?

– Что делать? – спросила Елена и заплакала.

– Терпеть, – ответила Раися. – Воспитывать поздно. Теперь ждать, пока жизнь воспитает.

– А если… – всхлипнула Елена.

– А это как судьба решит. Или вывезет, или…

Про второе «или» думать было так страшно, что…

Елена ловила себя на мысли, что старшую дочь она… Нет, нет! Испугалась своих мыслей – нет, разумеется, любит. Как может мать не любить родное дитя? Говорят, что неудачных любят сильнее. Нет. Не сильнее. Здесь все как-то непонятно, странно. Есть жалость, вина. Вечное, неусыпное беспокойство. Страх – за семью и за ее, дочкину, судьбу. Но… Есть и брезгливость, что ли. Пренебрежение, стыд.