Написать президента - Лев Горький

не знает и знать не может, это обычная «профилактика», демонстрация своей власти над литературным процессом, всезнания и готовности вмешиваться во всё и всё контролировать. Блин, и кровавый режим так не влезет в твою жизнь и голову, как втиснется туда наша тусовочка!

А еще я совершил неслыханный подвиг — сам очнулся к девяти, так что Вика застала меня уже в вертикальном положении, хотя и в состоянии сонного тупого зомби, бродящего по квартире, ритмично издавая стон «кофе мне, кофе». Ничего удивительного — «Навуходоносор» отпустил меня только к четырем часам утра, я сделал здоровенный кусок, почти двадцать тысяч знаков, и даже остался им доволен.

Главное — не забыл в угаре сохранить сделанное на флешку.

Так я поступал всегда, по давней привычке еще со студенческих времен, когда из-за глюка компа лишился курсовой. Понимал, что это глупо в век облачных сервисов и надежных ноутов, но исправно покупал новую флешку, когда старая приказывала долго жить, и таскал на ней все самое главное.

— Куда сегодня? — спросил я, когда мы выбрались на улицу, в объятия косого дождя и пронизывающего ветра, в компанию летящих по воздуху бурых листьев и унылых, точно наполовину стертых ластиком прохожих.

Я помнил, что сегодня нас ждет визит к человеку еще более страшному, чем вчерашний дедушка-чекист, и ежился не только от холода и сырости.

— В ресторан, — удивила меня Вика.

Кто ходит по ресторанам в такое время? И вообще они должны быть закрыты!

Как вскоре стало ясно, я ошибся — фешенебельное заведение в центре столицы вполне себе работало, по крайней мере, уютный кабинет, спрятанный в его недрах так, что без проводника не найти. У дверей нас встретил крепкий паренек в темном костюме, при виде которого — и паренька, и костюма — мне вспомнились двое «молодцев из ларца».

Меня он обыскал, быстро, жестко и профессионально; Вике кивнул как знакомой.

— Доброе утро, Антон Вильгельмович, — сказала она, проходя в кабинет.

Сидевшего за столом типа лет шестидесяти я где-то видел: эта длинная лошадиная личность мелькала на телевидении, но скорее в выпусках деловых новостей, чем в шоу «Давай поорем!» Взирал он на нас со спокойствием даосского мудреца, постигшего всю тщету мира, и неспешно тягал вилкой из тарелки что-то зеленое, салатоподобное, такое отвратное на вид, что сразу становилось ясно — эта штуковина настолько полезна для здоровья, что по своей воле, без приговора диетологов, ее никто есть не будет.

— У вас два часа, — отозвался тип вместо приветствия, и по зычному басу я узнал его: один из олигархов, владеющих нашей необъятной родиной, хозяин заводов, газет, пароходов, носитель немецкой или скорее еврейской фамилии. — Диктофон исключен, мотайте на ус. Есть хотите?

Я помотал головой: рядом с этим существом у меня кусок в рот не полезет. Бизнесмены девяностых все поднялись на одном: грабеж, обман, убийства, темные делишки, так что жили они по понятиям криминальной чести, по которым за базар и правда надо отвечать.

Он в самом деле может наказать меня за неосторожное слово — не сразу, но серьезно.

— Но чаю выпьете, такие вот дела, — решил наш хозяин, и тут же рядом появился, точно соткался из воздуха, официант.

Сначала мне было очень страшно, и я не понимал, о чем спрашивать, но олигарх говорил сам: о тех самых девяностых, когда братки дрались за сферы влияния в Северной столице, и чтобы не только уцелеть, но и заработать, требовались отчаянная смелость, лисья хитрость и верные люди рядом. Наш Борис Борисович тогда был свежим отставником госбезопасности и занимался все той же безопасностью, только уже без приставки «гос».

— …и когда мы аккуратно памятник на место поставили, он мне и сказал: «Пригодилась твоя недвига, Вильгельмыч. Выгодная инвестиция оказалась — кусок земли, ограда и памятник с именем. А вот теперь и жилец там». — И наш хозяин хохотнул, словно закашлялся, но глаза его остались спокойными, равнодушными и пустыми.

Его никогда не ловили на шашнях с «рыбками» на собственной яхте, он не мелькал в желтой прессе благодаря скандальным разводам, не лез в политику, он просто ворочал большими деньгами из-за сцены. Хотя, по слухам, содержал собственную частную армию для операций на Ближнем Востоке и в Африке, всюду, где ему могли заплатить.

Но вставить рассказанную им историю в мемуары… или даже в «Навуходоносора»? Невозможно… не ляжет ни туда, ни туда, слишком уж странным получается герой, не таким, каким должен быть, хотя аудитории у двух текстов принципиально разные, как и их персонажи. Но выставить их героя своеобразным Робин Гудом, способным рискнуть шкурой не ради денег или власти, а ради того, чтобы просто покрасоваться, нельзя! Рухнет образ! Удивительно, что совсем не важно — образ героического отца нации или безжалостного, коварного властолюбца.

Червячок сомнения заворочался у меня в груди, но я быстро придушил его.

— А вы, Антон Вильгельмович, много давали президенту денег на выборы? — К этому моменту я осмелел, и голос мой почти не дрожал.

— Ни копейки. — Ответ этот меня изумил. — Ему не нужно было. Он без денег справлялся. Никогда я ему не помогал и никогда его ни о чем не просил. Такие вот дела.

Я несколько опешил, и даже растерялся — известно всем, что Россия оболванена тотальной пропагандой и лишь поэтому голосует за тирана, и что страной на самом деле правят олигархи, дружбаны президента, которые дают ему деньги и за это вертят им и государством как хотят. И от растерянности я забыл обо всех и всяческих предупреждениях.

— А вы никогда не хотели сами стать президентом? Прекратить то, что он делает? Разрушение страны и все это вот.

Глаза на длинном, все-таки скорее правильно-немецком, а не расплывчато-еврейском лице стали больше, тонкие губы изогнулись в презрительной усмешке. Я поймал бешеный взгляд сидевшей сбоку от меня Вики, и по спине у меня побежали холодные мурашки.

Ой нет, воистину тот, кто болтлив, сам заказывает по себе панихиду, и гроб сколачивает тоже сам.

— Борис Борисович страну удержал от распада, без него она давно развалилась бы, — проговорил олигарх, неспешно протирая губы салфеткой.

И заткнуться бы мне, перевести разговор на другое, пошутить, но мной внезапно овладел «право имею», сидевший тише воды ниже травы последние дни, а тут решивший показать себя во всей красе.

— Но расследования Подвального говорят нам, что осуществляется систематическое нарушение прав человека! — понес я голосом взобравшегося на трибуну безумного агитатора. — Ради интересов правящего клана!

Олигарх посмотрел на меня с удивлением, будто на карманную собачку, внезапно начавшую вещать