Дневник безумной мамаши - Лаура Вульф

Чтобы наверняка застать всю семью, мы сели на дневную электричку и приехали в дом моих родителей как раз к началу фильма «Диагноз — убийство», который транслировали для Среднего Запада по новому папиному спутниковому телевидению. Так что у меня появился шанс поговорить с мамой наедине, пока Стивен и папа сидели в бывшей детской, которую отец переделал в свою берлогу. Правда, наша с Николь двухъярусная кровать все еще там, и в чулане все так же пахнет взбитым плавленым сыром из баллончика.

Даже не спрашивайте почему.

Благодаря обострившемуся нюху я также учуяла, что в духовке тушится рагу с тунцом. И что вчера на ужин была жареная курица, остатки которой лежат в помойном ведре. Здорово, правда?

Моя мать, ярая противница телевизора, сидела на кухне и проверяла диктанты своих четвероклашек. Судя по всему, слово «грузовик» озадачило полкласса, а «желтый» правильно не написал никто, включая ученика, прибывшего по обмену с Филиппин и считавшегося вундеркиндом. Недовольная столь убогими результатами, мама раздраженно постукивала большим красным карандашом по пластиковой столешнице. Я даже подумала, не повременить ли мне с новостями. Кому хочется, чтобы известие о его беременности было подпорчено кучкой десятилеток, которым хватило глупости написать «грузавик»?

Прервав мои колебания, мама обернулась, поздоровалась и предложила мне кофе. Даже не будь я беременна, сто раз бы подумала, прежде чем согласиться на мамин кофе. Страшно и предположить, что станет после ее кофе с моим нерожденным ребенком! Особенно после обеда, когда, настоявшись, горькая жижа, которую она заварила утром, превращается в густую горькую же глину на дне кофейника.

Даже в экстремальных условиях, как-то: тропическая жара, ядерная зима — кофе не должен сгущаться. Это факт. Спросите любого химика.

Я лучезарно улыбнулась: «Спасибо, мам, но мне доктор не разрешает». Отлично! Намек на отказ от кофеина мягко подведет ее к радостному объявлению.

Я ошиблась.

Собрав контрольные, моя мать заложила большой красный карандаш за ухо и нахмурилась: «Почему же, Эми? Он что, владеет акциями „Старбакс“ и предпочитает, чтобы ты заплатила цену целого обеда за чашку кофе, которую здесь получишь бесплатно? Подумать только, некоторые люди тратят с трудом заработанные деньги на пойло из модной кофейни, такое дорогое, будто воду для него черпают в Фонтане Бессмертия!»

Так, с подготовкой не вышло. Для справки: любой, кто не лишен зрения, вкуса и здравого смысла, знает, что кофе моей матери и кофе из «Старбакс» все равно что Антихрист и Сын Божий. Мягко говоря.

Это вовсе не значит; что она плохой человек. Отнюдь. Она очень милая женщина. Нежная, заботливая, внимательная. Но ее миром правит практичность, и расточительству в нем попросту нет места. Это касается всего — от кулинарии до свадеб. Включая машины. Пятнадцать лет мама ездила на одном и том же автомобиле. Наконец в прошлом месяце купила новый. Звезда экономического класса, эта колымага съедает мало бензина. «Вестник потребителя» назвал ее «верхом надежности». Лучшего не найти. Возразить мне было нечего.

Я надулась и, не желая тратить время на споры о дороговизне покупного кофе, перешла сразу к делу: «Вообще-то, мой доктор не разрешает пить кофе, потому что я беременна».

Не лучший способ объявить новость, зато сразу все понятно. Не прошло и пары секунд, как по щекам мамы заструились слезы и она бросилась мне на шею: «О, милая, какая чудесная новость!»

Хотя мы с мамой любим друг друга, особой близости между нами нет. Мы не ведем бесконечных разговоров по телефону, не делимся всеми подробностями повседневной жизни, разве что на семейных ужинах. Потому мне так дороги редкие минуты нашего единения. Как будто выплеск эмоций компенсирует их недостаток в остальное время.

Иногда меня подстерегает разочарование.

Так получилось, например, когда я сказала маме, что мы со Стивеном хотим пожениться. Она обрадовалась, конечно, но, по-моему, ее это не очень тронуло. Спустя несколько минут после сообщения о помолвке она уже выскребала грязь между кафельными плитками. Пусть я не любительница уборки, но кто угодно, даже журнал «Домашний очаг», скажет, что это плохой способ отпраздновать!

Зато сегодня, узнав о беременности, мама не просто оправдала, но и превзошла мои ожидания.

Не переставая плакать, она расспрашивала меня обо всем: когда ожидается малыш, что я думаю, рада ли, не страшно ли мне. И, отвечая на все вопросы разом, я ощутила себя окутанной материнским теплом — ни с чем не сравнимое чувство. И неважно, что, услышав о нашем решении не узнавать пол ребенка, она раздраженно отрезала: «Полная чушь». Все равно мне казалось, что между нами возникла особая связь.

Пока она не предложила до поры до времени ничего не рассказывать папе.

Мама. Подожди немного. Хотя бы месяц.

(Месяц? Она что, рехнулась? Я одиннадцать недель держала рот на замке, приволокла свою задницу за город, чтобы лично сообщить ошеломляющие новости родителям, и она хочет, чтобы я молчала еще тридцать дней? Только через мой труп!)

Я. Но почему? Тебе не кажется, что и он должен знать? Он ведь обрадуется?

Мама. Конечно обрадуется. Только вот в последнее время он так остро реагирует… на каждое напоминание о возрасте.

На последних словах она понизила голос.

Моим родителям еще нет и шестидесяти. Я была сбита с толку.

Я. О чем ты говоришь? У него что, кризис среднего возраста?

Представив, что папа, как какой-нибудь молодящийся хмырь в шейном платке, обхаживает зеленых девиц, я поежилась. Все равно что наблюдать солнечное затмение широко раскрытыми глазами.

Мама (прыснув). Господи, Эми, какого ты мнения о своем отце?

Я. Тогда в чем дело?

Она огляделась с опаской, будто федералы по ошибке нашпиговали жучками нашу провинциальную халупу.

Мама. Папино место на работе занял какой-то парень моложе него.

Я. Когда это?

Мама. Восемь месяцев назад.

Что?! Моего отца выперли с должности, которую он занимал десять лет, из компании, на которую он ишачил четверть века, и она сообщает мне об этом через восемь месяцев?

Судя по всему, в сети супермаркетов должность отца объединили с той, что занимал сотрудник рангом пониже, и отец просто остался не у дел. Его уволили, предоставив пенсию и компенсации за ранний уход на покой. Но гордость его была задета. Ужасно! Как я его понимаю! Ведь меня саму недавно уволили. Только мне повезло больше: я знала, что рано или поздно найду работу. А моему отцу почти шестьдесят, он почти не умеет обращаться с компьютерами и учиться не собирается, так что ему прямая дорога на покой. Так вот почему он обзавелся спутниковым телевидением. Утешало только то, что и Николь ничего не сказали.

Неприятное открытие заставило меня еще сильнее настаивать, чтобы отец узнал о ребенке. Все-таки быть дедушкой не менее важное занятие, которое несет в себе кучу ответственности, пусть и не в комплекте с секретаршей и рабочим столом. Отец вправе знать, и чем скорее мы ему скажем, тем скорее он сможет заняться повторением детских стишков. Услышав это, мама сдалась.