Дом разделенный - Перл С. Бак

замечали. Они привыкли к ним, как привыкают к бродячим псам на улицах – выходя, они рассаживались по машинам, смеясь и перекрикиваясь, а потом весело разъезжались по домам и ложились спать.

Зато Юань все видел. Он видел нищих против собственной воли, и даже посреди веселья, посреди танцев под громкую музыку он с ужасом представлял себе тот миг, когда придется выйти на серую улицу и увидеть пресмыкающихся под дверью людей с волчьими лицами. Подчас кто-то из них, не в силах докричаться до веселых богатых господ, протягивал в отчаянье руку и вцеплялся что было сил в атласный подол женского платья.

Тогда сверху раздавался повелительный окрик ее спутника:

– Руки прочь! Как ты смеешь пачкать своей грязной клешней атласное платье моей дамы?!

Тут же к ним подлетал стоявший неподалеку полисмен и отбивал грязную когтистую руку нищего.

Юань всякий раз съеживался, опускал голову и спешил прочь: дух его был воспитан так, что каждый удар дубинкой по рукам или спине нищего, казалось, доставался ему самому, и это его собственная истощенная рука отдергивалась и падала, сломанная ударом. В ту пору своей жизни Юань любил развлечения и не хотел видеть бедных, но в силу воспитания все же видел их, сам того не желая.

В новой жизни Юаня были не только веселые ночи, осталось место и упорному труду – учебе. В школе он смог ближе узнать своих кузенов Шэна и Мэна, которых Ай Лан прозвала Поэтом и Бунтарем. Здесь, в школе, они показывали свои настоящие лица, и в классных комнатах или на поле для игры в большой мяч все они, все три молодых брата, могли забыться. Они могли прилежно сидеть за партой и слушать учителя, а могли бегать, прыгать и орать на своих товарищей или безудержно хохотать над чьей-нибудь скверной игрой, и братья открывались Юаню совсем иными сторонами, нежели дома.

Ибо дома, среди старших, молодые люди никогда не бывали самими собой. Шэн всегда молчал, со всеми бывал чрезмерно добр и никому не показывал свои стихи; Мэн ходил угрюмый, сшибал углы и маленькие столики, заставленные игрушками или пиалами с чаем, и мать без конца покрикивала на него: «Клянусь, ни один мой сын не бывал неуклюж! Ты как молодой бычок! Почему ты не ходишь бесшумно и осторожно, как Шэн?» А когда Шэн возвращался с танцев поздно ночью и наутро не мог вовремя подняться, чтобы пойти в школу, мать кричала на него: «Клянусь, я самая многострадальная мать на свете! Все мои сыновья никчемны! Почему ты не можешь сидеть дома, как Мэн? Он ведь не шастает по ночам в обличье заграничного дьявола по неизвестно каким непотребным местам! Знаю, ты берешь пример со старшего брата, а тот пошел в отца. Я всегда говорила, во всем виноват ваш отец!»

На самом деле Шэн никогда не ходил в те дома, которые посещал его старший брат-сластолюбец. Он предпочитал более изысканные развлечения, и Юань часто видел его там же, где веселилась Ай Лан. Иногда он бывал там вместе с ними, а иногда шел один, с какой-нибудь очередной возлюбленной, и те ночь напролет танцевали вдвоем, не говоря друг другу ни слова и упиваясь каждой минутой.

Так братья шли своими дорогами и каждый был увлечен какой-то одной тайной стороной жизни этого большого и многолюдного города. Однако, хотя Шэн и Мэн были совершенно разными людьми и могли бы часто ссориться – чаще, чем со старшим братом, который был гораздо взрослее, потому как между ними родилось еще два сына: один в юности повесился, а второго отдали Тигру, – они почти не вздорили. Отчасти дело было в мягком и легком характере Шэна. Тот считал, что на свете нет ни одной серьезной причины для ссор, и потому во всем уступал Мэну. Отчасти их мир объяснялся тем простым обстоятельством, что оба были посвящены в тайны друг друга. Если Мэн знал, куда Шэн ходил по ночам, то Шэн знал о тайных революционных устремлениях Мэна, и обо всех секретных местах, где тот бывал, причем куда более опасных, чем увеселительные дома. Словом, оба помалкивали и, когда мать ругала их, не пытались выставлять себя в лучшем свете за счет другого. Однако оба брата со временем начали узнавать Юаня и полюбили его, потому что тот умел хранить молчание и ни одному из них не выдавал того, что по секрету узнал от другого.

Учеба стала занимать почти все время Юаня, и ему искренне нравилось учиться. Он купил целую груду новых книг и всюду ходил со стопкой учебников в руках, обзавелся карандашами и наконец даже купил себе заграничную ручку, как у остальных учащихся, и носил ее на отвороте пиджака, а свою прежнюю кисть забросил и пользовался ею только раз в месяц, когда писал отцу.

Книги казались Юаню волшебством. Он переворачивал их чистые, незнакомые страницы и старался сделать так, чтобы в мозгу отпечаталось каждое слово. Он учился и учился – из одной лишь любви к учебе. Когда мог, Юань поднимался на рассвете и читал; то, что не понимал, он старался вызубрить наизусть и заучивал целые страницы. Завтракая ни свет ни заря в полном одиночестве, поскольку в дни его учебы ни Ай Лан, ни ее мать не вставали так рано, он убегал в школу, шел по малолюдным улицам и всегда первым приходил в класс. Если учитель тоже приходил пораньше, Юань пользовался этим, чтобы узнать чуть больше, и, преодолевая стеснение, задавал учителю вопросы. Если же учитель вдруг не приходил вовсе, что случалось редко, Юань не радовался нежданному отдыху, подобно остальным ученикам. Нет, он воспринимал это как невосполнимую утрату, и проводил час за чтением учебника, пытаясь усвоить то, что мог бы дать учитель.

Учеба была самым приятным досугом для Юаня. Он жадно изучал историю всех стран мира, читал повести и стихи зарубежных авторов и научные труды о внутреннем устройстве зверей; больше всего ему нравилось изучать виды листьев, семян и корней растений, как дождь и солнце влияют на почву, как выращивать те или иные культуры, отбирать семена и увеличивать урожаи. Все это и многое другое Юань охотно узнавал и корил себя за то, что слишком много времени тратит на сон и еду, но его молодое тело постоянно голодало и требовало сна и пищи. Госпожа украдкой наблюдала за ним, и, хотя ничего не говорила, все запоминала и следила, чтобы за столом перед ним ставили его любимые кушанья.

Он часто виделся с двоюродными братьями;