Проклятие короля-оборотня - Тессония Одетт

столько. Затем, если он говорит правду, он умрет, и я буду свободна.

– И не надейся. – Он пристально смотрит на меня. – Я сниму проклятие.

Задрав подбородок, отодвигаю расчеты на задний план.

– И как ты намереваешься это сделать?

Он отходит от окна и делает несколько шагов ко мне.

– Мне дали два способа снять проклятие. Первый: у меня отняли четыре вещи, и, если я пожертвую той, которой дорожу больше всего, мне оставят те, что для меня менее ценны.

Я от удивления распахиваю глаза и стою, разинув рот.

– Стой, то есть ты говоришь, что можешь снять проклятие сам? Но вместо этого похищаешь людей и требуешь за них выкуп?

– Ты меня не слушала, что ли? Чтобы его снять, я должен пожертвовать тем, чем дорожу больше всего, и останется то, что для меня не так ценно. Кроме того, это лишь частичное снятие проклятия, а не истинное.

Я прожигаю его взглядом.

– И чем же ты так дорожишь, что не готов самостоятельно избавиться от проклятия?

Он обводит себя жестом.

– Разве не очевидно? Моей неблагой формой. Чтобы самому снять проклятие, мне необходимо пожертвовать волчьим обликом и до конца жизни находиться в человеческом, оставив только бессмертие, магию и память.

– И разве это плохо?

– Жизнь не имеет смысла, если придется ее провести – особенно вечную – в уродливом человеческом теле, – возмущается он, сморщив нос. – Даже магия не будет меня радовать, если я не смогу обращаться в волка.

Уродливое человеческое тело. Неужели он на самом деле так тщеславен? Я оцениваю короля, его растрепанные волосы, непослушную бороду и пытаюсь отыскать спрятанного под ними молодого человека. Пускай он утверждает, что с начала действия проклятия начал стареть, возраста ему добавляет лишь неопрятность и отсутствие ухода за собой. Не сказала бы, что он привлекательный, но уродливым его тоже не назвать. По крайней мере, внешне. Чего не скажешь о его характере.

– Ты мог бы… ну знаешь, выглядеть пристойно. Кто знает, вдруг ты даже понравился бы себе в этом облике.

Он склоняет голову набок, будто я горожу какую-то несусветицу.

– Невозможно. Ты меня видишь? Я… омерзительный. Отталкивающий. – Его лицо морщится от отвращения. – Человек.

– Стой… так ты считаешь себя уродливым из-за того, что выглядишь… как человек?

– Ну конечно.

Меня едва не разбирает смех. То, что я посчитала тщеславием, на поверку оказывается предубеждением.

– Так ты всех людей считаешь уродливыми, раз говоришь так о себе? Если так, то, наверное, и меня считаешь страшной.

Он осматривает меня с ног до головы.

– А не должен?

Мои щеки покрываются румянцем.

– Я практически готова обидеться.

– Не стоит испытывать ко мне чувств, человечишка. Я к тебе что-либо чувствовать не намерен.

Я поджимаю губы и вынуждаю себя сохранять спокойствие. С какой это стати меня волнует его мнение? Прежде мужчины, находившие меня привлекательной, счастья не приносили.

– Ну хорошо. А какой второй способ снять проклятие? Наверное, он как-то связан с добровольной жертвой человека?

– Второй способ снять проклятие, причем полностью, – это найти человека, который будет ценить меня настолько, что захочет ради меня пожертвовать тем, что для него важнее всего.

Размышляя над услышанным, я разбираю каждое слово, как под увеличительным стеклом. На этот раз сдержать хохот у меня не получается.

– И ты думал, что своими уловками вынудишь меня сделать то, что тебе нужно? – Я откидываю голову, и из уголков моих глаз катятся слезы. – Нельзя заставить кого-то ценить тебя, как и нельзя ждать, что спланированное спасение после театрального нападения вызовет благодарность такой силы, что человек захочет пожертвовать самым ценным.

Король насупливается, напрягает плечи, а лицо его становится красным, как вино.

– О, и как бы на моем месте поступила ты?

– Ты не думал хотя бы попытаться подружиться с человеком, чтобы заполучить его расположение?

– А это помогло бы? – язвительно спрашивает он, но как будто с надеждой. – Даже подружись я с человеком, как ты предлагаешь, захотел бы друг принести ради меня такую жертву? Ты бы сама принесла такую жертву ради самого дорогого друга?

Его вопрос отрезвляет. Сейчас мне некого звать близким другом, но подобный выбор представить могу. Согласилась бы я ради любимого человека пожертвовать тем, что ценю больше всего? Я пытаюсь сообразить, что бы это могло быть, но в голове пусто. И тут меня осеняет. Больше всего я ценю то, чего у меня нет, – свободу, независимость и самостоятельную жизнь. Нет такого человека, ради которого я бы стала ими жертвовать, какими бы ужасными ни были обстоятельства. Куда бы завела меня такая жертва? Если представить противоположность этим ценностям, то…

Заточенная. Зависимая. Контролируемая.

Лишь от одной мысли от лица отливает кровь.

– Думаю, ты прав, – признаю я. – Даже дружба не сделает такой выбор легче. Нужно что-то посильнее.

Король кивает:

– Именно поэтому я обращался к страху, старался подвести человека к состоянию, в котором он будет склонен принимать импульсивные решения, полагаясь на чувство благодарности.

– Но и это не сработало, – напоминаю. – Нужно что-то еще. То, что лишает человека рассудка быстрее, чем страх, и что требует большей эмоциональной вовлеченности, чем дружба.

– Что ж, если появятся светлые идеи, – не скрывая сарказма, протягивает он, – я весь внимание.

Вдруг приходит осознание, и я замираю.

Анализирую все, что он мне рассказал. Подсчитываю имущество. Материальную ответственность. Учитываю его нужды, препятствия и проблемы.

И прямо посередине обнаруживаю возможность. Не только для него. Но и для себя.

Я отворачиваюсь, у меня начинает складываться план. Я кручу его так и сяк, выискиваю бреши. И наконец выдаю:

– Есть одна идея.

– Какая же? – спрашивает он с подозрением.

Поворачиваюсь к нему, и на моих губах растягивается улыбка.

– Мы заключим сделку.

Глава XII

Когда мы переехали на Фейривэй, возможно, мне рассказали о фейри далеко не все, но практически каждый приветствовавший нас житель Вернона повторял одно-единственное правило: не заключать сделок с фейри.

И я намеревалась соблюдать это правило. К тому же, начав этот разговор с королем, я не собиралась на самом деле становиться его союзницей.

Дело в том, что, упоминая сделки с фейри, люди описывают ужасные вечные узы, леденящие душу проклятия, смертельные наказания. Но никто не говорит о выгоде, которую может извлечь участвующий человек – вероятно, даже большую, чем фейри.

Именно такой план у меня и формируется.

От замаячивших перед мысленным взором возможностей меня переполняет воодушевление, но я пытаюсь сдерживаться и не выдавать своих чувств перед королем.

– Какую еще сделку? – спрашивает он, отступая на шаг.

Я упираю руки в бока и