Донбасс. Дорога домой: военно-политические заметки - Дарья Михайловна Асламова

человек крутого нрава, чьи широкие плечи приняли на себя нелегкое бремя войны. «Вот только ты меня легендарным не называй, — морщится он. — А то сразу веет холодком от могильной плиты и памятника в бронзе».

Легендарный Батя Харьковский

Батя Харьковский — не кабинетный теоретик, а воин, огрубевший в битвах. Он и занятия на полигоне проводит в условиях, приближенных к боевым:

— У нас пули над головой свистят. А что ты хочешь? Через короткое время человек окажется в бою. Основная задача — включить гражданского человека в военную атмосферу. Вот если что-то взорвалось, что сделает житель Москвы? Побежит снимать на телефон. А он должен сначала упасть, потом перекатиться и приготовиться к стрельбе. Если это оказалась ложная тревога, мы лучше потом вместе похихикаем. Сначала падай. Неважно, что прилетело, — может, камень, а может, неразорвавшаяся граната. Ты ложись, а потом соображать будешь. Когда гражданский начал делать так, он уже практически военный. У него шансы выжить значительно повышаются.

Нашу машину швыряет по ухабам, и я стукаюсь головой о потолок. Хорошо, что каска на голове. Первые звуки взрывов вызывают у меня неприятный холодок в животе, который я привычно подавляю. Это только сначала страшно, а потом привыкаешь. Чешский доброволец из Праги с позывным Бегемот прижимает мои плечи своей железной лапой, чтоб меня не растрясло от дорожных ям.

— Каска у тебя хреновая, — говорит он с забавным чешским акцентом. — Я тебе новую подарю, с розовым чехлом внутри, как раз для девочки.

И ведь подарил же! Бегемот — это фигура во всех смыслах. И как личность, и как… бегемот!

— Какой позывной, такой и человек, — смеется он. — Хорошего человека должно быть много. А вообще я клон солдата Швейка и ребенок Советского Союза. В чешских школах русский язык был вторым государственным, и его учили с четвертого класса. Я в Чехии осужден за терроризм на двадцать лет (только одна страна в мире приняла такое решение). Так что мне обратной дороги нет, потому что я хохлов со свастикой обижаю. У меня уже и паспорт российский есть. И жена россиянка.

— Значит, ты тут из-за бабы застрял? — подначиваю я Бегемота.

— Нет, это она из-за меня тут застряла! Мы познакомились на пляже на Кипре. Она думала, что подыскала себе иностранца и будет жить в Праге, а проснулась в Донбассе, в блиндаже.

— Вот попала баба! — восклицаю я.

С чешским добровольцем с позывным Бегемот

— И не говори! Она теперь качественная гранатометчица. И мы с ней — порядочная сепарская семья. Я еще в 2014 году приехал в Чернигов и видел там нацистских тварей, которые зиговали и бабушек обижали, а бабушки песни пели про Катюшу. Я и Киев другим, пророссийским помню, и Парад Победы, и «Беркут» с георгиевскими ленточками. А после майдана украинцы стали хохлами. Я в 2015 году приехал сюда. Нас было шесть чехов. Трое уже на Саур-Могиле покоятся. Там их могилка. Я с другом из Чехии в Донбасс приехал. Позывной у него Кавказ.

— А почему Кавказ?

— А он наполовину человек, а наполовину чеченец, — шутит Бегемот.

Все хохочут, а я вдруг вспоминаю старую сказку о человеке-волке, об оборотне, который ночью убегал в лес, оборачивался волком и загрызал насмерть чересчур смелых путников.

— А ты не смейся. Чеченская кровь, пусть и разбавленная наполовину, очень сильная оказалась, — говорит Бегемот. — У Кавказа в 2019 году ногу оторвало, и ДНР оплатила ему роскошный немецкий протез. А здесь ему сделали поддельную медицинскую справку, что он абсолютно здоров. И он воюет куда лучше, чем люди с четырьмя ногами, если такие бывают.

— Не может быть! — Я открываю рот от изумления. — Брешешь!

Ребята в машине ничуть не удивлены:

— Да тут воюют люди и без рук, и без ног, с протезами. И хорошо воюют. А зачем списывать человека? Он почувствует себя ненужным, в запой уйдет.

И тут я вспомнила одного военкора, Сергея Среду, который годами работает в Донбассе, несколько лет назад он потерял ногу по колено, подорвавшись на мине в лесу. Если б он сам мне не показал протез, я бы в жизни не поверила. Парень двигается ловко и быстро, по утрам делает пробежку, недавно счастливо женился и… продолжает работать военкором. Я помню его насмешливое лицо: «А что, надо в депрессию было уходить и терзать родственников? Ах, какой я бедный и несчастный! Я знаю таких запойных страдальцев, которые клянчат деньги и плачутся на судьбу. И презираю таких. Они любят давить на жалость». И вот тогда я остро его поняла. Я бы тоже не приняла жалости к себе.

Бегемот нетерпеливо прерывает мои воспоминания:

— Да не о том разговор, что чех с позывным Кавказ на протезе воюет. Проблема в том, что его недавно в протез ранили.

— Да как же так?! Бомба в одну воронку дважды не падает.

— Еще как падает! — хором возражают ребята.

— Мы бы моему другу новый протез купили, но санкции мешают. Он его вручную починил — и снова в строю.

Машина тормозит в густых зарослях, и Батя строго говорит:

— Хорош болтать, приехали.

И Бегемот сразу меняется. Никаких шуток-прибауток:

— Даша, первым идет командир, потом — ты. Держи дистанцию пять метров. Пригибайся и беги.

«Вы там в ресторанах, потому что мы здесь на фронте»

Не знаю почему, но я сразу угадала, что три мужика в блиндаже — местные, с Донбасса. Рабочий класс. Люди с мозолистыми руками, не говорящие пустого, а только по делу. Водитель, железнодорожник и шахтер — самые нужные России люди. Крепкие физически и нравственно русские мужики.

— Да мы и говорить-то не умеем, — растерялась они. — Какие еще интервью?

Я сразу обращаю внимание на их мусорку, собранную из шин.

— Что это вы, ребята, металлолом собираете? — спрашиваю я.

— Ага, у нас день пионерии, субботник, — смеются они. — Поменяем потом на сигареты. Вот это — польские бесшумные мины, братья-поляки присылают регулярно. Летят они тихо, но очень неприятно и обидно, когда они прилетают. А вот это болванки от родимых стодвадцатых мин.

Донбасские мужики сначала дежурно говорят, что у них все хорошо и всего хватает, Родина попросила, а они ответили: есть! А потом заводятся:

— Ваши там в Москве и Питере пока ничего не понимают! А нужна мотивация. Люди живут, в рестораны ходят, у них все хорошо. Они там почему находятся в ресторанах? Да потому что мы здесь! А если мы поменяемся