Белая ночь - Дмитрий Вересов

— Вообще-то, знаешь, способ ты выбрала так себе, не очень… Прямо скажем, — сказал он, морщась и растирая ушибленную спину. — Своих бы, что ли, пожалела. Молодец, нечего сказать.

А то, как бы они смотрели на твой вывалившийся язык, глаза на ниточках и, прости, полные штаны неожиданностей — это, конечно, не в счет. Нет человека — нет проблемы. В окно бы вот хоть выпрыгнула, что ли… Четвертый этаж все-таки. Вариант… Правда, знаешь, от мужчины, который вываливается из окна, остается пятно радиусом шесть метров. Да-да. А от женщины черт-те что — целых восемь. Брюки, знаешь ли, немного препятствуют процессу растекания по мостовой…

Он все говорил и говорил, сворачивая веревку, подавая Флоре стакан с водой, о край которого сейчас стучали ее зубы, и складывая лестницу. Говорил он спокойно и как-то даже лениво, как будто каждый раз, случайно заходя в гости, то вынимал человека из петли, то снимал с подоконника.

— Можно, конечно, еще порезать вены. Но процедура эта имеет смысл только в горячей ванне. Тут надо долго готовиться. Сама представь: пока воду нагреешь на кухне, пока ведра в ванну натаскаешь у всех соседей на виду. Нет, для коммунальной квартиры — абсолютная роскошь. Не годится. Это для графьев. А таблеток наесться — так это для начала надо знать каких.

А ежели даже тех, что надо — это только кажется, что выпил и уснул. Ничего подобного. Судороги начинаются. Да такие, что, говорят, люди шеи себе сами ломают. В общем, выход один жить. Потом вспомнишь — еще смеяться будешь, какой ты аттракцион тут соорудила.

Она вдруг закрыла глаза и стала мелко трястись. Он озабоченно на нее посмотрел. А потом понял, что она смеется. Она смеялась и смеялась. До слез. А когда слезы потекли, ее смех перешел в рыдания. Он оставил лестницу лежать посреди комнаты. Сел рядом с этой некрасивой и худенькой, как мальчик, женщиной и обнял ее за острые неаппетитные плечи. Даже головой тряхнул, так безнадежна она ему показалась. Ему не нужно было спрашивать, что за причина подтолкнула ее к такому чудовищному поступку. Он понял это сразу. И успокоить-то нечем. Если бы на ее месте была другая, он, может быть, сказал бы: «Да посмотри ты на себя в зеркало! Красавица! Это пусть они из-за тебя вешаются!» Но тут пришлось прикусить язык и молчать.

Он украдкой посмотрел на часы. Надо было бежать. Он зашел только на минутку, чтобы отдать перед отъездом ключ от почтового ящика своей дальней родственнице Клавдии Петровне.

Ее не оказалось дома. Вот и хотел оставить соседям, чтоб передали. А теперь надо было бежать собираться. Поезд уходил рано утром.

Но, взглянув на птичий профиль с потухшим, как у цыпленка за рубль двадцать, взглядом, он понял, что если сейчас уйдет, она начнет все сначала. И как с такой мыслью прикажете коротать ночи в безлюдной тайге?

«Срочно сходить в парикмахерскую! Безобразно выглядит!» такое замечание накатала ему ни с того ни с сего классная руководительница Медведева. Обычно он переносил ее всплески стоически. В буквальном смысле слова. Постоит, постоит и уйдет. Но на этот раз, открыв дневник, который ему вернула Медведева, и прочитав, что она думает о нем, Женька почему-то расстроился. Не сильно. Еще не хватало из-за такой ерунды.

Но все же кольнуло. Безобразно?

Новую свою синюю форму, которую, как назло, ввели только в этом, последнем его школьном, году, они с мамой по очереди отпаривали через мокрую тряпочку каждую неделю. Рубашки ему мама стирала регулярно. И даже волосы он расчесывал перед тем, как идти в школу.

И это называется — безобразно?

Медведеву же ужасно злила эпидемия длинных волос у старшеклассников. Раньше никто не смел появляться в английской спецшколе с волосами длиннее ушей. Она сама лично тысячи раз дежурила у входа и беспощадно отправляла обратно домой тех наглецов, которым накануне было предписано подстричься.

А сейчас челки в глаза лезут, ушей не видно, и еще говорят, что недавно стриглись!

Невскому от нее попало, в общем-то, зря.

Никакой двойной морали в его падающей на глаза челке не было. Не был он ни подпольным рокером, ни славянофилом. Просто маме его так нравилось. А самому Невскому было просто наплевать.

— Почему мама на родительские собрания не является? — грозно напирала Медведева. — Сыну школу заканчивать, а ей все некогда?

— Она сейчас вечерами работает.

— Передай, чтоб утром тогда ко мне подошла. Экзамены скоро. А я ее с сентября не видела.

— Хорошо. Передам.

Выйдя из школы, Женька завернул за угол и остановился в условленном месте. Высунулся из-за телефонной будки. Отсюда прекрасно просматривался выход из школы. Дверь хлопала каждую секунду. Потом реже, и вот замолчала совсем.

Ждать пришлось долго.

Он уже хотел уходить, когда она неожиданно выскочила из-за угла.

— Я думал, ты забыла, — сказал он.

— Так я сегодня дежурная. Ну что? Пошли.

— Альбина, у меня к тебе вопрос. — Он сказал это так серьезно, что она подумала: «Сейчас начнет про любовь».

Он загородил ей дорогу, остановился прямо перед ней и руки зачем-то повернул ладонями вверх.

— Скажи мне только честно, я выгляжу безобразно?

— Что это с тобой? — Она засмеялась. Но потом все-таки окинула его критическим взглядом и сказала:

— Нормально ты выглядишь. Честно.

На Леннона похож.

— На Ленина? — непонимающе спросил он.

— Ты что, Леннона не знаешь? — сказала она недоверчиво.

— Нет. А это плохо?

— Что? Не знать?

— Нет. Быть на него похожим?

— Это хорошо, — успокоила она. — Он хоть и некрасивый, но гений. Так что ты у нас теперь Леннонский Проспект.

Вот уже больше месяца они возвращались домой вместе. То есть, он-то шел совсем не домой. Да и она теперь тратила на дорогу гораздо больше времени, потому что шли они медленно, да еще и у подъезда стояли по полчаса. После того, как однажды она попросила ее проводить, Женька зачем-то решил проводить ее и на следующий день. А она не отказалась. Просто рассудил про себя — раз ей было страшно вчера, то не исключено, что будет и сегодня. И не захотел себе признаваться, что ему просто нравится ее испуганный взгляд, такой, как в тот раз, когда им нужно было зайти вместе в подъезд.

Альбина никак не могла понять, что же такое происходит. Они разговаривали, как будто он был ее вторым Я. Ведь когда говоришь с собой, никогда не выпендриваешься и не строишь из себя бог весть что. Ей и в голову не приходило ему себя подавать. Какая есть. И он совершенно не был похож на всех ее знакомых мальчишек. , Говорил, что думал. А думал, видно, много.

Когда они были вдвоем, ей было комфортно и просто.