Смятение - Элизабет Говард

– О, по-моему, она его уже преодолела. Она куда как слишком властная для этого.

Повисла пауза, а потом Вилли, тщательно подобрав выражения поделикатнее, спросила:

– А если она все же выйдет за него… есть вероятность появления потомства?

– Мне духу не хватило спросить. Мне представляется, нет… – Она умолкла, и какое-то время обе сестры углубились в мысли, которые, естественно, ни одна из них и не помыслила бы озвучить. Вилли закурила еще одну сигарету, а Джессика налила им обеим еще шерри.

– Как Раймонд поживает?

– О, он с головой ушел в свою секретную работу в Вудстоке. Поскольку она секретная, то, разумеется, он о ней ни гугу. Только, похоже, работает он с утра и допоздна, а живут они в каком-то общежитии, так что вечера проводят в сложившейся компании. Вот в самом деле ирония жизни! Когда у нас не было денег, он и думать не думал о постоянной работе за зарплату: все время хотел управлять собственным бизнесом и всегда успевал хлебнуть с этим горя, а теперь, когда с деньгами полегче, он на постоянной работе за зарплату.

– Он же работал в школе.

– Да – после того, как с грибами не получилось. Но это в основном потому, что Кристоферу надо было учиться в той школе, а нам приходилось платить всего половину. По-моему, он из тех, кто весьма опечалится, когда война наконец-то подойдет к концу. Вернуться во Френшем и ничего не делать – бедный барашек от скуки изойдет.

– До конца войны еще, похоже, далеко, – вздохнула Вилли. – Майкл участвовал в том налете на Дьепп на прошлой неделе. Нет… Майкл говорил Эдварду, что его устроили для того, чтобы выяснить, на что оно будет похоже, но там, должно быть, был сущий ад. Мы в Суссексе весь день слышали пушки – жуть и ужас. Нам было только видно, как самолеты над нами летели. Разумеется, Луизу ждет очень неспокойное время. Майкл, кажется, всегда готов лезть в самое пекло.

– Это что же, означало начало вторжения?

– Судя по всему, нет.

Джессика вздохнула:

– Полагаю, нам в самом деле весьма повезло.

– Повезло?

– Избежать всего этого. Мы, я хочу сказать, вышли за мужчин, которые вернулись с войны. Нам не пришлось волноваться, не погибнут ли они.

– Не могу сказать, что особо ощущаю, будто мне повезло, – сдавленно выговорила Вилли, а Джессика подумала: «Ну вот, опять… точно как мама, ей бы только королевой в трагедии быть…»

– Что Эдвард? – спросила она с натужным оживлением.

– Все в порядке. Смертельно устал. – Вилли взглянула на часы. – Боже! Должна лететь. Можно я такси вызову? Надо еще к Хью заехать переодеться. Мы с Эдвардом обедаем у Стори – опять свадебные дела. Большущее тебе спасибо, дорогая. Мы славно передохнули.

«От чего?» – спросила себя Джессика, когда Вилли ушла. Явно не затратив ни малейших усилий, Вилли заполучила столь соблазнительный брак для своей дочери. Надо признать, Луиза очень привлекательная, но и Анджела, может, не так ярка, но мила: крупные, хорошо посаженные черты, восхитительная фигура – девушка-статуэтка с налетом отрешенности, который дорогая мамочка одобрила бы. Но, видимо, чересчур отрешена: с того самого злосчастнейшего случая с режиссером Би-би-си у нее, похоже, ничего не происходит. Поначалу тогда это вызвало облегчение, зато теперь уже легкая тревога начинает охватывать. Из Би-би-си она ушла и стала работать кем-то в министерстве информации, а это значит, что хоть и причастна к военной службе, но все же еще не призвана. Снимает квартиру вместе с какой-то девочкой, и Джессика почти не видит ее. Ее мечтания о дебютантке, вышедшей замуж за достойного человека, чья фотография украшала бы первую страницу «Кантри лайф» и кто в дальнейшем вращалась бы в достойном обществе, поблекли. Теперь, подумала она, ей бы легче стало, если бы Анджела хоть за кого-то замуж вышла.

* * *

– Ну и?

– Если ты спрашиваешь меня о вечере, Ци, то я нашел его и приятным, и здравым.

– Приятным почему?

– Они прекрасная пара. Хребет английского общества.

– А-а! Ты прав, разумеется. Полагаю, я всегда предпочитала более живописные, менее полезные части тела.

– Он мужчина привлекательный, ведь наверняка? И храбрец. Два креста за заслуги и представление к Кресту Виктории в последней войне.

– В самом деле? Я и не знала.

– И она приятная женщина.

– О да. Таковы большинство жен. Только подумать, скольких приятных жен мне терпеть приходилось! Слава богу, ты ушел из политики. Это резко сократило количество женщин, с кем приходилось обедать.

Он провел ласкающей рукой по ее чудесным густым серебристым волосам.

– Но, милая моя Ци, будь по-твоему, так вообще не было бы женщин, с кем приходится обедать. Была бы ты – и мир, заполненный красивыми, занимательными и удалыми мужчинами. И еще немного наседок, сидящих на яйцах где-то на заднем дворе, вдали от глаз.

Она слегка улыбнулась, но глаза ее заискрились.

– Расскажи, что было здравого в этом вечере?

– По-моему, мы уладили множество нудных свадебных приготовлений без споров и без колкостей, а мне говорят, что это редкий случай.

– Хорошо тебе было говорить, что ты возьмешь на себя часть расходов на прием.

– Мы приглашаем так много народу, что, мне казалось, так будет правильно. И он твой любимый сын. И ты одна из немногих женщин, на ком бесполезно использовать присказку про потерю сына и обретение дочери.

Она подала знак, что хотела бы встать с дивана, на котором возлежала.

– Впрочем, тебе она нравится, не так ли, милый?

– Малышка Луиза! Конечно же, она мне нравится. Я в восторге от нее. Такая забавница, такая чаровница и так очень юна!

Она уже стояла на ногах, он вложил свою руку в ее, и они неспешно двинулись по своим спальням.

– А сына своего я не потеряю, – произнесла она. – Ничему, кроме смерти, этого не добиться. Умирать же я вовсе не намерена. Слишком уж хочу увидеть моего внука.

Оставаясь одна (а в последнее время так случалось почти все время) и когда ее совершенно одолевала вялость, она пыталась сложить из кусочков себя самой некую узнаваемую фигуру, чтоб сама могла как-то разобраться, кто она. На актерских курсах они часами обсуждали типажи людей – грани их личностей, черты их нравов, причуды их поведения или темперамента. Обсуждали действующих лиц в пьесах, конечно же, и неделями ругали «плохие» пьесы, персонажи которых были двухмерными – вырезанными из картона фигурами без глубины. Тогда, когда они поговорили об этом со Стеллой, когда трусцой прошлись по всем своим теориям, Стелла сказала: «Конечно же, потому-то Шекспир с Чеховым и единственные драматурги, наделенные талантом. Их герои больше похожи на яйцо. С какой стороны ни взгляни, они никогда не выглядят плоскими, за ними следует что-то таинственное из-за угла, который и не угол вовсе, но в то же время всегда представляешь себе цельную фигуру…»