Смятение - Элизабет Говард

– Нет, это будет кратким.

– Впрочем, сама-то я всегда считала, что долгое обручение – это так удобно. Чувствуешь, что будущее твое устроено, зато не испытываешь никаких тягот брака, а они, как мне говорили, могут быть самыми докучливыми. Надеюсь, они не будут жить в Лондоне – цеппелины в последнее время беспокоят постоянно.

* * *

– Зачем, скажи на милость?

– Люди так делают, достигая определенного возраста, вот и все.

– Держите меня!

– Ты еще этого возраста не достигла – никоим образом.

– Свадьбы как раз для девчонок.

– Так нельзя. Надо быть кем-то кому-то из них. Ты должна будешь пойти на эту свадьбу как кузина, я обязательно пойду как сестра и, вполне возможно, подружка невесты.

– А торт будет?

– Тебе он не понравится, он с марципанами.

Он застонал:

– Я с собой перочинный нож возьму.

– Люди не ходят на свадьбы с перочинными ножами, Невилл. Ты можешь свой взрослый костюм надеть. А еще будет шампанское.

– Я не выношу шампанское. А имбирное пиво будет?

– Не имею ни малейшего понятия, – ответила Лидия самым беспощадным голосом своей матери.

* * *

– И тогда он тебе предложил?

– Да.

– И ты ответила «да»?

– Да.

– Волнуешься?

– Волнуюсь? Не знаю. Вроде того…

Зазвонил телефон. Она пошла взять трубку, и Стелла крикнула ей вслед:

– Если это Кит или Фредди, то мне с ним нужно переговорить.

Стелла услышала ее рявкающее «Да?!» на неподражаемом кокни (прошлым вечером они все играли в шарады, и она бесподобно хрипела, изображая мамашу, у чьего сына голова в ночном горшке застряла), потом как она заговорила совсем обычным голосом, но слишком тихо, чтоб расслышать. Была суббота, на курсы машинописи им идти не надо было, она решила выпить еще чашечку кофе перед тем, как заняться мытьем жуткой груды посуды, оставшейся от вчерашнего вечера.

Когда Луиза вернулась, она пылала румянцем, но сдерживалась.

– Это из «Таймс», – сообщила она.

– Из этой газеты?

– Точно. Хотят знать о моем обручении с Майклом Хадли.

– Во дела! Я и не знала, что он такой знаменитый.

– Я тоже, если честно.

– У тебя подымить нет?

– Боюсь, нет. Мы вчера здорово перекурили. Я схожу куплю, если хочешь.

– Нет… я схожу.

– Недели через четыре. У Майкла тогда отпуск будет.

– Через четыре недели ты станешь миссис Майкл Хадли.

– Да. Это волнующе, только еще такое ощущение… – Она умолкла, поскольку, если честно, сама не была уверена…

– И как тебе такое?

Было что-то ободряющее в знакомом любопытстве Стеллы, которое подтолкнуло ее, как и всегда получалось, на самую осторожную честность.

– Сама не разберусь. Сногсшибательно – и тут же немного нереально. Словно во мне два человека: тот, с кем это происходит, и тот, с кем такого произойти не могло бы. Вот ведь поразительно, что он захотел жениться на мне, ты так не думаешь?

– Нет.

– Ой. А я думаю. Его семья до того обаятельна, аж страх берет. Они знакомы с сотнями знаменитостей… он мог бы на ком угодно жениться.

– Дурочка, кто угодно может жениться на ком угодно. Не думаю, чтоб так оно и получалось.

– Ты права. Он говорит, что любит меня.

– Твое-то семейство радо?

– По-моему, да. Когда я матери рассказала, она просто спросила, не считаю ли я, что еще слишком молода! Изо всех идиотских вопросов…

– А твой отец?

– Его мнение меня не трогает. Но, разумеется, он одобряет Майкла, ведь его отец был героем на прошлой войне.

– До чего незамысловато…

– Ведь правда? – Слово такое прежде ей не попадалось, но она сразу поняла, что оно значит, и, казалось, точно подходило отцу. – И все-таки я буду ужасно скучать по «Моим руинам». И по нашей с тобой жизни. – Она любовно обвела взглядом эту обветшавшую дыру, когда-то часть угольного подвала, что ныне служила кухней в подвальной квартире. – Через минуту вернусь.

Однако, когда хлопнула входная дверь, в наступающей тишине Стелла, один на один с фотографиями своей матери, быстро остыла, угнездилась на бархатном диване в жарко натопленной комнате, откуда вырвать ее могли лишь ностальгия да поэзия ее юности, и смахнула непрошеные сердитые слезы с глаз. Ее уже нет, подумалось ей, и на самом деле она уже никогда не вернется.

* * *

– Пять фунтов муки мелкого помола… хотела бы я знать, где такую достать, нынче вся мука одинаковая… три фунта свежего масла… с тем же успехом я летать стану… пять фунтов темного изюма без косточек… нет, ты слышишь это, Фрэнк? Два мускатных ореха, шелуха мускатного ореха, гвоздика… ну, по крайности, хоть это у мня есть… шестнадцать яиц, фунт сладкого миндаля и полтора фунта цукатов. Хоть убейте, не понимаю, как подступиться-то, я в полной растерянности, поверьте моему слову!

– Вы могли бы торт из готовой смеси испечь, миссис Криппс… Мейбл. – Он все время затруднялся звать ее Мейбл, когда она была в очках, толстая стальная оправа которых делала ее грозной, даже когда она была в хорошем настроении, чего в данном случае не было.

– Торт из готовой смеси? Для свадьбы мисс Луизы? Да ты, должно, умом тронулся, если думаешь, что хоть на минуту такое мне в голову взбредет. Даже на секунду, – прибавила она. – Это маргарин-то с яичным порошком, когда будут знать, что торт прибыл из этого дома? Знаменитые люди отведают этот торт, мистер Тонбридж, и я не допущу, чтоб хулы швырялись в него. На него. Или я испеку его из настоящих продуктов, или он вообще не будет печься. Таковы мои последние слова на эту тему, – прибавила она, и это было не очень правдиво, потому как весь остальной день она продолжала рассуждать вслух с лютостью, не терпевшей никаких дальнейших предложений ни от него, ни от кого другого.

В последнее время жизнь была нелегка. То верно, что они достигли «понимания» с Фрэнком, кого по-прежнему при других зовет мистером Тонбриджем, но это произошло еще до Рождества, восемь месяцев назад, а его развод с «той женщиной», Этил ее звать, похоже, с места не сдвинулся. Еще и потому, что на письма (а их всего-то наперечет), которые рассылал адвокат Фрэнка, никогда или почти никогда не поступало ответов, правда, какой-то м-р Спарроугласс раз написал в ответ, что он не получил никаких указаний от своего доверителя, а следовательно, не в состоянии предпринимать какие-либо действия. «Так ведь это тебе надо действия предпринимать, – сказала она тогда. – Это она сбежала, она и виновата». Тут он начал нести какую-то чепуху про то, как по-джентльменски он поступает с Этил, позволяя ей дать ему развод. Но, предположим, она не захочет разводиться, мысленно прикинула миссис Криппс. Предположим, ей нужен дом и мужик, с кем она сбежала, что ж, Фрэнку обратно возвращаться, если что-то пойдет не так? Ему она этого сказать не осмеливалась, но беспокойство ее не оставляло. Он такой сдержанный с нею: лишний раз не обнимет, если только они одни в темноте не окажутся, а часто ли такое бывало? Не было в нем никакой уверенности, она понимала, что крепить ее надо не одним способом, но уж очень это походило на его отношение к еде: она могла скормить ему три плотные трапезы в день, а между ними бесконечные перекусы устроить, а он ни на унцию не прибавит, таким же худющим и останется. Она ж тем временем моложе не становилась, а так хотелось, чтоб он вес свой побольше употреблял, был таким же большим умельцем, как мужчины в кино, а не просто торопливо наскакивал иногда, когда выпивал рюмку-другую в пабе или когда они в кино сидели, а раз на моле в Гастингсе вечером. Конечно, он столько всего знает про войну и историю и всякое такое, она догадывалась, что он умный, потому как иногда и половины не понимала из того, что он говорил, у него на все было свое мнение, а ей нравилось, когда у мужчины оно есть, еще он радио купил, они его по вечерам слушали, и он рассказывал ей, как сам относится к тому, о чем сообщалось. Только ничего из этого ни к чему у них не приводит, а она-то уж раз в жизни была обручена (задолго до прихода к Казалетам), и тот кинул ее в последний момент, о чем, полагала она, и думать-то больше никогда не придется, только все равно тот случай сделал ее более осмотрительной и опасливой, чем она могла бы быть. Миссис Феллоуз, повариха (тогда-то она кухаркой была), предупреждала ее насчет Нормана, да она не слушала – вот и вытворяла с ним всякое, молода да глупа была, ничего лучшего не знала, не то что сейчас, – вспомнить, так краской зальешься. Больше ни одному мужчине не дано повести себя с нею вольно вне брака, дала она себе слово, когда пережила тот жуткий страх при мысли, что забеременела. Норман, он конюхом был в том месте, где она работала, и однажды, не сказавши ни слова, ушел в море. То был удар, и он стал тем тяжелее, что она узнала, дочь привратника тоже имела виды на Нормана. Среди слуг ходили разговоры о том, что за ним вели охоту отцы многих девушек, потому-то он и сбежал в море. Ее отец погиб на войне – той, что была до этой, – так что он в охоте не участвовал, да и в любом случае она находилась за сотни миль от дома. То было ее первое место: она к работе не приступала, пока ей четырнадцать не исполнилось, потому как при пятерых других детях мать, работавшая поварихой в сельской больнице, нуждалась в ее помощи по дому. Миссис Феллоуз всегда была строга, но она не учила ее ничему, за что Мейбл не была ей благодарна и поныне, о чем она всегда говорила всем девушкам, кого обучала, только, о боже мой, нынешние девчонки совсем не такие, какие были прежде. Последняя – та, что перед Лиззи была, которую мисс Рейчел из Лондона привезла, была сущая маленькая мадам, никакого уважения к старшим, ногти на пальцах красила, трусишки свои сушить вешала там, где их могли мужчины увидеть, так она и двух недель не продержалась. Теперь Лиззи, которая приходится младшей сестрой Эди, – так та, крайности, уважение имеет, от нее едва слова услышишь, делает, что ей говорят, хоть и очень медленно, и ни во что не вникает, не то что Эди. «Нам приходится делать скидку, миссис Криппс», – заявила миссис Казалет Старшая, и это напомнило ей, что придется идти и поговорить по поводу торта с миссис Эдвард. Оставив Фрэнка приканчивать пирог со сладким кремом, она застегнула застежки на туфлях.