Маньчжурские стрелки - Богдан Сушинский
Шрифт:
Интервал:
— Согласен, когда-нибудь это действительно может иметь значение, — вновь обрел угрюмую серьезность Курбатов.
— Думаю, германцы тоже не откажутся от мысли завербовать вас. Как, впрочем, и красные, если только попадете к ним в руки.
— Ну, для красных предпочтительнее будет распять меня на кресте. Все остальные, не сомневаюсь, попробуют вербовать. А что: «агент всех разведок мира ротмистр Курбатов»! Звучит заманчиво. А чтобы завершить наш разговор… Объясните мне, как полурусский-полуяпонец объясните: почему Япония до сих пор не вступает в войну с Совдепией? Не из праздного любопытства спрашиваю об этом, а потому, что этот же вопрос мне будут задавать сотни раз, на всем пространстве от Амура до Рейна.
— Почему не вступила и как скоро вступит? — воинственно оскалился Имоти.
— Вот именно: как скоро?
— Так вот, я скажу вам как русский русскому, и можете пронести эту тайну через все границы. Мы не станем выяснять сейчас, почему император Хирохито не отдал приказ о начале боевых действий против Союза в сорок первом, когда это действительно имело смысл. Это вопрос сложный, причем не столько военный, сколько политический. И не нам здесь, в Маньчжурии, сейчас его решать. Но что касается нынешней ситуации, то Япония не только не намерена воевать с Россией, но и пытается убедить Германию заключить с Москвой мир, чтобы таким образом спасти рейх от полной гибели. Именно такое решение принято недавно на тайном императорском совете, в который кроме самого императора входят премьер-министр, принц Коноэ, начальник Генштаба Сугияма и другие влиятельные особы. При этом они заслушали доклады министра иностранных дел, военного министра, начальника разведывательного отдела Генштаба полковника Мацумуры и начальника кемпейтая[19].
— Япония убеждает Германию заключить мир с Россией?! — приподнялся Курбатов от удивления. — Но это невероятно! Вы отдаете себе отчет, господин подполковник?..
— Отдаю, князь, отдаю. Мы ведь с вами условились говорить друг с другом, как русский с русским, то есть откровенно, без всякой азиатчины. Для нас очень важно, чтобы Германия как мощная держава уцелела и еще какое-то время угрожала западным границам Союза. Вместе с тем, заключив мир с Россией, рейх станет более серьезным соперником Америки и Британии. Это, в свою очередь, подтолкнет янки к перемирию с Токио, что даст ему возможность разобраться со своими азиатскими делами.
Какое-то время Курбатов смотрел на Имоти с полуоткрытым ртом.
— Лихо, — только и смог выдохнуть он, покачав головой. — Лихо «воюют» ваши дипломаты. А тысячи казаков атамана Семенова дремлют прямо в седлах, ожидая, когда же поступит приказ наступать на позиции красных.
— Уж поверьте мне, ротмистр, нам, разведчикам и диверсантам, есть чему поучиться у наших дипломатов.
Без пятнадцати семь группа маньчжурских стрелков была построена. Десять диверсантов и проводник группы стояли на продуваемом холодными ветрами взгорье, рядом с обнесенным высокой каменной оградой домом лесника, больше похожем на форт, нежели на обычное мирное жилье.
Впрочем, человек, возводивший его, отлично понимал, что ему предстоит жить жизнью отшельника. И что в этой каменно-лесистой пустоши одинаково опасны и зверь, и бежавший из тюрьмы уголовник, и шайки контрабандистов, издревле промышлявшие здесь, на стыке маньчжурской, монгольской и русской границ. Потому и строил дом из больших диких камней, оставляя в каждой стене по узкому окну-бойнице, да к тому же не поленился обвести ограду широким рвом.
Однако все эти предосторожности так и не спасли лесника-отшельника: он погиб в перестрелке с контрабандистами, заподозрившими его в сотрудничестве с пограничниками. Зато усадьбу сразу же облюбовала японская разведка, использовавшая ее теперь в качестве своеобразных перевалочной и тренировочной баз. Именно сюда, на Черный Холм, возвращались диверсанты после недельного испытания на выживаемость в лесистых сопках, и отсюда же многие из них отправлялись потом в Монголию или Россию.
Японцы обживались здесь основательно. Рядом с усадьбой они построили казарму, в которой находилась рота солдат, а также дом для офицеров и небольшой тренировочный полигон, укрыв все эти строения от посторонних глаз высокой каменной стеной. А на территории самой усадьбы возвели некое подобие гостиницы, в которой отдельно от японских солдат могли отдыхать перед очередным рейдом русские разведчики и диверсанты.
Командир маньчжурских стрелков ротмистр Курбатов медленно обходил строй, останавливаясь возле каждого из бойцов. Это был своеобразный ритуал. Если кто-либо из диверсантов пожелал бы отказаться от участия в рейде, он должен был решиться на этот «шаг бесчестия» прямо сейчас, в эти минуты, поскольку потом, когда они сойдут с Черного Холма, уже будет поздно. Потом из группы можно будет уйти только в небытие.
Впрочем, все, кто стоял сейчас в этой группе, тоже прекрасно понимали, что уходят не просто за кордон, но и в небытие, потому что шансов вернуться сюда, на эту базу, практически не было. Ни у кого. Но это как перед сабельной атакой: да, там, в этой сече с преобладающим противником, — смерть. Зато есть возможность пронестись несколько сотен метров с шашкой наголо, привстав в стременах, на полном аллюре, как и подобает лихому казаку, и… была не была!
И вот они, все десять маньчжурских стрелков, — перед ним, ротмистром Курбатовым.
Первым стоит флегматичный, с печатью вечной, смертельной какой-то усталости на лице поручик Конецкий, до этого успевший дважды побывать в рейдах по территории Даурии.
— Как ваша левая, поручик. Кажется, все еще не отошла после ранения?
— Я стреляю с правой, ротмистр.
— Твердо решили идти?
— Иначе не стал бы в строй.
Курбатов задержал взгляд на рукаве его красноармейской гимнастерки, под которым заметно проступала опухлость бинта. Конецкий был ранен месяц назад, во время стычки с красными пограничниками, когда в составе другой группы в третий раз пытался попасть на ту сторону. Рана гноилась и, несмотря на то, что хирург дважды прочищал ее, заживала долго и тяжело.
И все же поручик уговорил Курбатова взять его с собой. Уговорил, несмотря на то, что честно признался: за кордон его гнала не жажда сражаться с красными, хотя во время предыдущих рейдов сражался умело и яростно, а буквально замучившая его ностальгия: «Хоть шаг ступить по земле, зная, что она твоя, русская!».
На возвращение сюда, в Маньчжурию, Конецкий не рассчитывал. Он устал от военной жизни, от эмиграции, от ностальгии и хотел только одного — чтобы его похоронили на русской земле как русского солдата. Буквально вчера, в разговоре с Курбатовым он так и сказал: «Я стал смертником не потому, что вошел в группу маньчжурских стрелков смертников, а потому, что не желаю уходить из этой жизни самоубийцей».
Встретив взгляд Курбатова, проводник группы поручик Радчук растерянно улыбнулся. Он помнил о своей просьбе представить его к чину штабс-капитана и все дни подготовки к рейду побаивался, как бы командир не проговорился об этом кому-либо из офицеров. Хлопотать о своем повышении в чине среди офицеров армии Семенова традиционно считалось самым позорным занятием. Хотя конечно же многие тайком хлопотали.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!