Теряя Лею - Тиффани Кинг

Мои веки затрепетали и открылись словно по собственной воле, и я мгновенно узнала ее. Она была старше, морщин стало больше, лицо раскраснелось от слез, но улыбка была та же.

– Мама? – прохрипела я.

– Я здесь, солнышко, – всхлипнула она, поглаживая меня по лбу.

Тьма наливалась силой. Она заволокла комнату, не пропуская и капли света. Бороться было бесполезно. С таким мне не справиться. Я сделала единственное, что казалось мне на тот момент разумным, и надела кольцо Зеленого Фонаря, уже вовсе не такое большое, и натянула одеяло на голову. Я зажмурила глаза, уговаривая себя, что здесь тьма меня не достанет. Я делала вид, что ощущение, будто меня тянут за ноги, всего лишь фантазия. Оно не могло быть реальным. Мне хотелось разбудить Джейкоба, но от ужаса я не могла даже шевельнуться. Темнота забирала меня, подобно чудовищу из самых страшных ужастиков. Почему я не послушалась Джейкоба и не рассказала маме с папой? Они бы мне помогли.

В комнате сделалось странно холодно. Меня била неукротимая дрожь, я плотно замоталась в одеяло. За ноги дергали все сильнее, но я отказывалась смотреть туда даже одним глазом. В глубине души я понимала, что бежать и прятаться слишком поздно, но я не могла признаться в этом. Сердце бешено колотилось, словно бегущий поезд. Я гадала, может, даже надеялась, что сердце лопнет прежде, чем тьма поглотит меня.

Секунды утекали, разделенные моим ровным пульсом. Не в силах больше выносить пытку, я медленно начала стягивать одеяло с лица. Дюйм за дюймом, пока моего лба не коснулся прохладный воздух. Он поцеловал мои веки, и я стянула одеяло до кончика носа. Наконец, спустя целую вечность, мое лицо оказалось полностью открытым. Глаза оставались крепко зажмурены. Я не могла решить, что страшнее, смотреть или не смотреть.

Стоит мне открыть глаза, ничто уже не будет прежним. Я чувствовала это.

Мои веки не двигались, пока я стягивала одеяло. Вместо этого они распахнулись резко, словно я больше не владела собственным телом, мгновенно явив темноту.

Страх – это чудовище. Стоит вам впустить его, он уничтожит вас изнутри.

Несмотря на это страх не враг. Моим врагом было отсутствие мира. В горле поднялся крик, но так и не нашел выхода, поскольку тьма наконец забрала то, чего желала больше всего. Меня. Тьма победила.

В голове у меня была каша. Ничего не имело смысла. Сознание то вспыхивало, то угасало под громкий писк приборов вокруг. Когда я ощущала иглу в плече, то ахала. Голоса надо мной кричали друг на друга, отчего трудно было разобрать, о чем они говорят. Временами мне казалось, что я покачиваюсь на воде. Время ничего не значило. Каждый раз, когда мне удавалось разлепить глаза, надо мной склонялось новое лицо. Я звала Матушку, но ее, похоже, там никогда не было. В нос мне засунули трубки, и внезапно стало легче дышать.

Я спала.

Я просыпалась.

Снова писк приборов. На сей раз я открыла глаза и увидела смутно знакомые лица. Губы у них шевелились, но слова привели меня в замешательство. Я снова позвала Матушку. Сердце у меня учащенно билось и безумно толкалось в груди. Слишком много голосов. Я заткнула уши и зажмурилась. Каждая косточка в теле казалась свинцовой. Я просто хотела поспать, хотела, чтобы меня оставили в покое, чтобы никто со мной не разговаривал, не тыкал в меня ничем и не трогал. Я просто хотела, чтобы они прекратили. Мне нужно было пространство. Время, чтобы все осмыслить. Всего было слишком много.

Слова не попадали на язык, остановившись где-то в легких, которые превратились в кулак, выжимавший весь доступный воздух. Я не могла дышать. Грудь ходила ходуном, толчками выдавливая каждый выдох.

– Дыши, милая. Просто дыши. – Рядом снова возникло знакомое лицо, на лоб легла теплая ладонь.

– Где Матушка? – спросила я, пытаясь заглянуть за многочисленные фигуры в комнате. – Матушка. Не сердись.

И тут знакомое лицо омрачилось. Только что оно сияюще улыбалось мне и вдруг посмотрело на меня так, будто я его убила. Прежде чем осмыслить, что я сделала не так, лицо исчезло из виду. Горе нахлынуло, как волна, смывающая за собой все.

– Все в порядке, солнышко, – сказала молодая медсестра, подкручивая циферблат, отчего по трубкам мне в нос пошло больше воздуха. – Просто дыши.

Свежий кислород хлынул мне в легкие. Я глубоко вдохнула, стараясь вернуть себе самообладание.

– С тобой все в порядке, – прошептал знакомый голос.

Хотя я узнала ее лицо, я колебалась дать имя. Она снова нежно гладила меня по лбу, а по щекам у нее текли слезы. У меня было столько вопросов, но веки отяжелели, и глаза закрывались сами собой. Я вырубилась прежде, чем смогла выдавить следующее слово.

Каждый раз, когда я просыпалась, она была рядом, всегда молча парила на краю поля зрения. В окружении незнакомых звуков ее присутствие успокаивало, но глаза отказывались открываться дольше чем на несколько секунд зараз. В краткие мгновения бодрствования казалось, что надо мной каждый раз нависает лицо новой медсестры или врача. Мне трудно было уследить за происходящим. Столько лет моими нуждами занималась только Матушка, и мне было неуютно от того, что вокруг постоянно столько людей, гул голосов, говорящих обо мне. Но суть слов ускользала от моего понимания. Я страстно мечтала о покое моего подвала. По крайней мере, там было тише.

Наконец однажды ясным утром я проснулась от того, что браслет тонометра крепко сдавил мне предплечье. Я окинула взглядом палату и не обнаружила никого, кроме медсестры. Я ожидала снова увидеть женщину со знакомым лицом, но, насколько я понимала, ее поблизости не было. Мое сознание сыграло со мной шутку? Может, ее тут никогда и не было. Меня посетила мысль: а вдруг меня отправили в больницу Матушки? Я подобралась в ожидании момента, когда она войдет в дверь, наверняка сердитая за весь учиненный мной переполох.

– А, привет, – прощебетала медсестра, измеряя мне давление и заметив, что я проснулась. Она широко улыбнулась мне. – Как ты себя чувствуешь?

– Нормально, – прокаркала я, удивившись своему хриплому голосу.

– Вот, солнышко. У тебя серьезное обезвоживание. – Она поднесла мне чашку с водой, чтобы я могла попить через соломинку.

Ее жизнерадостный тон и заботливая манера обращения с больным составляли разительный контраст с поведением Матушки. Мои собственные губы изогнулись в ответной улыбке.

– Мы накачивали тебя жидкостями через капельницы, но в горле некоторое время будет очень сухо.

Я жадно пила из чашки, не в силах припомнить, когда еще мне так хотелось пить.

– Не так быстро, – сказала она, чуть отодвигая чашку. – Мы же не хотим, чтобы тебе стало плохо.

Я выпустила соломинку из губ, как она попросила, но все равно чувствовала себя так, словно могла бы выхлебать галлон воды. «Мы» не хотим, чтобы тебе стало плохо. Вот что она только что сказала. Я не могла не понять, кто это «мы». На деле у меня в голове роился миллион вопросов. Но не успела я превратить их в слова, как в дверь постучали.