В тени вечной красоты. Жизнь, смерть и любовь в трущобах Мумбая - Кэтрин Бу

Все понимали, что Субхаш Савант – коррупционер. Скорее всего, он действительно подделал документы. «Но ведь только он приезжает сюда, чтобы побеседовать с нами», – говорили в Аннавади.

Перед каждыми выборами он изыскивал бюджетные средства или выбивал деньги у благотворителей (прежде всего у крупной американской христианской миссии World Vision), чтобы как-то благоустроить квартал: сначала был построен общественный туалет, потом поставили флагшток для поднятия флага над трущобами района, а затем прорыли водосточные канавы. Недавно даже возвели бетонное возвышение у пруда с нечистотами. С него Субхаш вещал, когда приезжал в Аннавади. Каждый раз он рассказывал, как отчаянно противостоит руководству аэропорта, готовящемуся направить сюда бульдозеры, чтобы стереть эти хижины с лица земли так же, как это было сделано в 2001 и 2004 годах. На самом деле этот мелкий чиновник не имел реального веса в политической борьбе, разворачивавшейся в городе. Его пост был не настолько высок, чтобы он мог хоть как-то повлиять на планы по расширению аэропорта.

Но жителям Аннавади он казался выдающимся деятелем, сравнимым по статусу чуть ли не с премьер-министром. Ему необходима была их поддержка, а им нужна была вера в то, что этот человек сумеет их защитить.

– Ну, когда же он приедет? – интересовались собравшиеся.

– Скоро, – уверяла Айша.

Было тесно, душно и жарко, как в духовке. За день храм, как и крыши домов, разогрелся на солнце, а остыть еще не успел. Пот струился по лицам, но в течение часа люди страдали молча, никак не показывая своего недовольства. Через два часа отовсюду стали раздаваться громкие вздохи.

Обитатели трущоб не желали напрасно тратить время. Даже тем, у кого дети не готовились к экзаменам, было чем заняться. Завтра с рассветом надо на работу, а сегодня еще предстоит убрать в доме, искупать малышей, успеть запастись водой в одной из шести колонок, предварительно выстояв в многочасовой очереди. Город подавал воду в квартал на полтора часа утром и вечером. Представители Шив сены взяли в свои руки водопровод в районе и контроль за оплатой этой услуги. Сами они за нее не платили, а лишь собирали взносы с бедняков. Появление таких горе-посредников вызвало возмущение в Аннавади. Впрочем, оно не шло ни в какое сравнение с тем гневом, который охватил жителей, когда человек из World Vision, собравший с них деньги на новую колонку, исчез в неизвестном направлении со всем этим капиталом.

В десять вечера Айша, чья блузка под сари насквозь промокла у горловины и под мышками, дозвонилась наконец до шофера Субхаша.

– Он уже едет, – объявила она волновавшейся толпе, а потом распорядилась начать службу, чтобы глава района застал жителей не в праздном ожидании на грани терпения, а за богоугодным делом.

Но в одиннадцать гостя все еще не было. Айша махнула рукой дочери:

– Неси еду!

Предполагалось, что угощение подадут после церемонии, но народ уже собирался расходиться. При этом ни Субхаш, ни его водитель на звонки не отвечали.

Участники встречи закусили и разошлись. В храме осталось человек десять. В основном это были осовевшие пьяницы, мирно дремавшие по углам.

На Айше не было лица. Теперь все эти люди скажут, что она пообещала им встречу с начальством, но не смогла выполнить обещанного. Но, что еще ужаснее, господин Савант, большой любитель заниматься делами по ночам, может вскоре приехать. И что он увидит? Пустое святилище! При этом Айша окажется во всем виноватой. Субхаш улыбнется той самой противной улыбочкой, которая хуже пощечины, и скажет, что соседи ее не уважают и что жители Аннавади еще не созрели для того, чтобы ими командовала женщина. Без сомнения, он упомянет, как много людей собралось во всех других трущобных районах и как прекрасно прошли встречи там.

Айша с горечью высказывала все эти предположения дочери. Но тут на пороге храма появился молодой красивый юноша-евнух. Увидев, что в полупустом помещении горят свечи и лениво наигрывает таблаист, он вошел внутрь и начал танцевать.

У евнуха были густые локоны, очень длинные и пушистые ресницы. На запястьях звенели дешевые металлические браслеты. Он медленно развел руки в стороны. Руки были абсолютно неподвижными, в то время как нижней частью тела он начал выделывать нечто невероятное. Таблаист «ожил» и заиграл быстрее. Манджу открыла рот от удивления: казалось, что верх и низ у юноши двигаются совершенно отдельно друг от друга. Он на секунду прервался, чтобы взять в зубы свечу, и завертелся снова, так что пламя превратилось в тонкую яркую окружность.

Евнухов, или хиджра, в Мумбаи боялись и в то же время благоговели перед ними. Их неопределенный пол и соответствующее сексуальное поведение были всем известны. При этом жизнь их была так тяжела, и в ней было столько несчастий, что многие думали: злая судьба заразна, и к тем, кого эти люди удостаивают своим посещением, приходит беда. Если на порог дома заявился евнух, хозяевам приходилось платить, чтобы он убрался прочь. Можно, однако, заплатить и чуть больше, попросив его при этом бросить кокос под ноги врагу. Такой сглаз будет очень стойким: он не «отлипнет» от человека, даже если тот, со своей стороны, наймет баба[40] и тот зажжет три ароматические палочки в стакане с рисом, присыпанным киноварью[41].

В Аннавади жило шесть евнухов. Под толстым слоем грима было видно, что лица у них несчастные и измученные. Некоторые из них тоже подошли к храму и стали разглядывать юношу. Он был не местный. Красота его была безупречной, а женственность определялась не нарядом и косметикой, а чем-то другим в самой его природе. Он не просил денег, чтобы убраться восвояси. Сейчас он вращался так быстро, что локоны развевались параллельно земле, а капли пота брызгами разлетались в стороны, орошая возвращающихся в храм обитателей квартала, заинтригованных этим действом.

В кульминационный момент танца евнух упал на четвереньки, потом оперся на руки и резким движением закинул ноги вверх, издав при этом пронзительный, чистый и высокий звук. Голос его чуть вибрировал, в такт конвульсиям тела. Парня звали Сурадж, ему было восемнадцать лет. Раулу, сыну Айши, одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять то, о чем не догадывались остальные: никакой он не скопец. Под его облегающими джинсами имелось все, что положено иметь мужчине. Просто всю жизнь, сколько он себя помнил, этот мальчик считал, что он на три четверти девочка. Хотя этот факт ужасно удручал его мать и сестер.

Сейчас он ходил по трущобам, танцевал до судорог и жил на подаяние бедняков. Как и Айша, он пытался завоевать признание жителей округа номер семьдесят шесть.

Две женщины вошли в круг и начали кружиться вместе с евнухом. Вскоре это уже были не фигуры, а бешено движущиеся красно-зеленые пятна. Вдруг юноша грохнулся на пол. Все ахнули, думая, что с ним случился припадок. Но он провозгласил, что вселившаяся в него богиня хочет говорить с людьми.