Скитания Ворона - Дмитрий Вересов

Дорога всегда успокаивала Нила, и чем дальше машина удалялась от Парижа, тем спокойнее становилось на душе.

— Москва-Воронеж… — пробормотал он, увидев в окне стремительно надвигающийся монументальный дорожный щит, снабженный надписью «Bien venue a Calvados»<Добро пожаловать в Кальвадос (франц.)>.— Хрен догонишь… А догонишь — хрен возьмешь… В кальвадосе утоплю…

— Нил, вы что-то сказали? — спросил доктор Вальме. Спросил, не оборачиваясь, но в зеркальце, расположенном над лобовым стеклом, Нил поймал на себе профессионально внимательный взгляд психиатра.

— Базиль, у вас сигаретки не найдется? Дорога долгая, всю пачку выкурил…

— Единственное оправдание вредных привычек, друг мой — то наслаждение, которое они даруют. Бьюсь об заклад, из трех десятков «раковых палочек», что вы высаживаете каждый Божий день, в радость не более трех штучек. Остальное — бр-р!.. Послушайтесь доброго совета и переходите на трубочку. Четыре раза в день после еды…

— Однажды мне предлагали перейти на трубку. Ничем хорошим это не кончилось… Что ж, Базиль, если кроме добрых советов вам нечего предложить мне…

— Отнюдь. — Доктор Вальме пошарил по приборной доске, повернул эбонитовый рычажок. Хорошая легкая музыка успокаивает нервы…

Салон «ситроена» огласился оркестровым проигрышем. Потом вступил мужской голос.

— Э си тю н'экзисте па… — немузыкально подпел доктор Вальме.

«Вот именно, — мысленно согласился Нил. — Если бы не было тебя, не было этой вольтанутой Сесиль со всей ее долбаной Францией, а главное — этого гребаного ГБ…»

Музыкальный редактор радиостанции был либо большим поклонником покойного Джо Дассена, либо большим лентяем — после философической песни про возможность несуществования любимой прозвучал бессмертный хит про Елисейские поля, а потом…

— Он не знал велосипеда,

Слепо верил в чудеса…

— Базиль, уберите! Выключите немедленно!..

Базиль пожал плечами, но радио выключил.

— Мы у цели, — доктор Вальме с довольным видом обернулся к Нилу. — Друзья наши предупреждены и наверняка ждут нас. Вы не представляете себе, Нил, какой умопомрачительный у них кокиль «Сен-Жак», этакие, знаете ли, гребешки с креветками, шпинатом, сыром грюйер… И с белым вином…

Доктор сглотнул набежавшую слюнку… Каменная кладка, вдоль которой они ехали последние минут десять, незаметно перешла в ограду. Нил краем глаза заметил натянутые поверх нее провода. Вскоре в ограде показались ворота — мощная стальная решетка, закрепленная на массивных каменных столбах.

Вальме свернул к воротам, притормозил машину на светлом бетонном прямоугольнике с начертанным на нем красным восклицательным знаком, высунулся в окошко и приветственно помахал рукой.

— Кому? — поинтересовался Нил. — Здесь же никого нет.

— Камерам слежения. Старина Бажан буквально помешан на всякой электронике.

— Как вы сказали — Бажан? Вроде, был такой украинский поэт.

— Ха, уж поверьте мне, наш Бажан — отнюдь не украинский поэт. Скоро сами убедитесь.

Что-то загудело, и ворота начали медленно разъезжаться.

— Агентов надо готовить своих, а не брать за задницу контингент из проколовшихся. Кадры должны работать за идею, из патриотических чувств, надо брать на ответственные задания только профессионалов. Я очень сомневаюсь, что Баренцев годится для выполнения серьезного дела, которое вы на него возлагаете. Он далеко еще не представляет всю меру своей причастности к нашей работе. Лучше оставить его в глубоком резерве. У меня по его поводу очень большие сомнения. Опыта-то никакого нет, а здесь специальная подготовка нужна. Но, конечно, не мне решать. Я только высказываю свои соображения.

Рашид Закирович, развалившись в кресле, отодвинутом от камина подальше, потягивал брусничный морс из большого хрустального стакана. Голые, волосатые со скрюченными пальцами артритом ноги он любовно пристроил на мягкой танкетке. Распаренное тело, замотанное в простыне, выдавало в нем человека, искушаемого обжорством и возлияниями, и уж точно не работника серпа и молота.

— Да, брось ты, Костя, дурь нести про гребаный патриотизм, и так с УОТом погорели на все сто, вон сколько наших из Франции выслали, да и тут головы все полетели, ты-то чудом остался и только благодаря тому, что Сам тебя из списка вычеркнул. Попугал, попугал и после вычеркнул. Преданность вечную твою купил. А вот пиво после бани — последнее дело. Баня — штука специально предназначенная, чтобы от всякой гадости организм очистился, а ты его опять травишь. Пей лучше морс, все равно с завтрашнего дня опять придется расслабляться каждую ночь, с такого напряга и окочуриться не долго. А про Баренцева и не заикайся, даже я не в курсе, почему на него все валят. Да и помнишь, всего-то по его первым отчетам было только две ликвидации. Симонова, та шлюха-связная, что по ночам болтает по-русски, да псих из торгпредства Франции. Он, сука, и виду-то не подал, что против работы. Как это наши девчонки неаккуратно его повели, да и вряд ли толк бы был, убогий он какой-то, интеллигент хренов, хорошо, что вовремя раскусили, а то бы проблем нахавали по уши. Будем исправлять ситуацию, усилим над Нилом контроль, чтобы комар без разрешения не чирикнул. Да ты, видно, соскучился по Нилушке. Вот и займешься специальной подготовкой, с твоим опытом это раз плюнуть. Есть распоряжение отправить тебя оперу послушать, ты у нас самый большой театрал оказался. Да не просто послушать, а в компании аппетитной певички прямо в Париж. Эх, был бы я помоложе, сам бы не отказался, а сейчас не каждая шлюшка завести может. И все от нервов, скорее бы в отставку, да внукам надо деньжат подкопить.

— Какой певички, Рашид Закирович? — поинтересовался Асуров, упорно поглощая чешское пиво, закусывая прозрачной семгой, разложенной на фарфоровой кузнецовской тарелочке.

— Какой-какой, ну, Баренцевой, конечно, надо организовать нежную встречу матери с сыном. А ты уж расстарайся, чтобы посодействовать, да и мамочку вниманием не обидь.

— Да она же молью уже поедена, как говорят в таких случаях, я столько не выпью. Может устной обработки хватит, боюсь, я могу спасовать, организму не прикажешь.

Уже высохшая лысина вновь покрылась капельками нервного пота. Асуров говорил, как можно непринужденнее, но от Мамедова невозможно было утаить и самого сокровенного, а не то, что холодный пот, предательски окативший плешь. Генерал расхохотался недобрым смехом.

— Да ты не наговаривай на себя напраслину. Твои подвиги матушка Екатерина орденом бы отметила. Уж в этом ты, братец, большой умелец. По прошлому разу и свою и мою успел, да так, что девки защиты у меня от тебя просили, забыл, что ли? Но народную артистку ты, конечно, не по полной программе откатывай, а то народ-то обидится. — Заливаясь икающим смехом на свой столь удачный каламбур, Рашид Закирович поднялся и опять направился в сауну.