Покров-17 - Александр Пелевин

И снова выспаться — уже в своей кровати, в моей сталинке на Садово-Черногрязской, утром улыбнуться соседям, дойти до редакции — где там Пискарев с его дурацкими усами и модными очками — и сдать этот чертов текст.

Но Пискарев не смотрит на текст. Он молча приглашает меня в свой кабинет, закрывает за нами дверь и кивает на работающий телевизор.

А там — странный раздражающий скрежет, черный экран и белая полоса, по которой катится, вздрагивая, маленький шарик, катится-катится, подпрыгивает и падает в черную бездну.

И под завывание приглушенных фанфар появляется на черном экране страшная, бледная, нечеловеческая голова с бельмами вместо глаз и припухшим наростом на макушке.

— Телекомпания «Вид» представляет, — говорит голова замогильным голосом.

Что-то меняется в кабинете. Сейчас утро — ведь утро, да? — а за окном темно, будто ночью, но не горят огни дома напротив и не слышно шума проезжающих машин. Я смотрю на Пискарева: он сидит в своем коричневом кресле, но взгляд его будто не здесь, он сам становится похож на эту мутную бледную голову, которая пляшет белым пятном на его очках.

— Смотри! — говорит Пискарев тем же голосом, что и голова, и показывает пальцем на экран.

А на экране — сквозь мутную дрожь помех и разноцветно-зернистую рябь — мелькают бегущие люди с дубинками и автоматами, развеваются красные флаги, и вот человек бежит в толпе таких же, как он, а потом падает и больше не встает; и грохочет автоматная очередь — тра-та-та, — и кто-то орет в громкоговоритель, и вдруг танки, танки, и снова танки, и я вижу, как мутная рябь на экране вдруг превращается в чистый белый огонь.

Меня разбудил вой сирен.

Я открыл глаза.

Кабинет, грязный стол, тумбочка, ободранный диван, сине-серое небо за окном и запах дегтя в спертом воздухе.

Еще сильнее скорчился в позе эмбриона и снова крепко зажмурился.

НЕ НАВОЕВАЛИСЬ?

О книге Андрея Тихонова «На Калужский большак»

(журнал «Октябрь», № 8,1989 г.)

В начале года вышел из печати второй роман Андрея Тихонова под названием «На Калужский большак». Он рассказывает о боях за поселок Недельное в Калужской (во время войны — Московской) области. И если первое произведение Тихонова, «Чудовище внутри», можно отнести к низкопробной фантастике и спокойно о нем забыть, то «Большак» уже требует более подробного отзыва.

Отдадим должное автору: он стал лучше владеть языком и, очевидно, хорошо работает с материалом. Тихонов рассказывал, что для написания этой книги общался с ветеранами и изучал архивы. Оно и видно: ход боевых действий описан с энциклопедической точностью, будто порой читаешь не художественную литературу, а мемуары старого генерала.

По стилистике «На Калужской большак» отсылает к классической советской фронтовой прозе. Неплохо удалось описание боев, солдатские диалоги, к месту приходятся и глубоко народные выражения тех времен: понятно, что бойцы не изъяснялись цитатами Шопенгауэра.

В тексте попадаются стилистические огрехи, но на общем впечатлении это не сказывается: автор умело выезжает за счет создания настроения и атмосферы.

Пожалуй, это все достоинства книги.

О чем же она?

Ни о чем.

Толстый роман, посвященный одному-единственному бою за богом забытый поселок в Калужской области. Почему именно этот поселок? Почему именно этот бой? Автор не объясняет, а просто ставит читателя перед фактом.

За все двести с лишним страниц в книге не происходит ничего по-настоящему интересного. Ничего необычного, ничего такого, ради чего вообще стоило бы его писать. Нам просто показывают хронику непримечательного боя за поселок. Взрывы, стрельба, танки. Всё!

Это было бы интересно военному историку, но зачем это нужно современному читателю? Неужели уважаемый Андрей Тихонов думает, что в 1989 году люди будут читать 200 страниц ради того, чтобы узнать подробную хронику боев за поселок в декабре 41-го?

В тексте нет посыла. Нет ответа на вопрос: «А зачем я это прочитал?»

А ведь мог быть посыл! Если бы Андрей Тихонов написал об ужасах сталинских репрессий, о заградотрядах НКВД, о чудовищных ошибках командования в первые месяцы войны, о наплевательском отношении генералов к солдатским жизням.

Но — всего этого нет. Ни одного упоминания. Автор совершенно игнорирует ужасы советского тоталитаризма, будто и не было их никогда. И делает он это, скорее всего, сознательно. Будто над ним стоит чекист с наганом и следит за каждой строчкой. Очнитесь, товарищ Тихонов, времена уже не те!

Похоже, стоило бы товарищу Тихонову ознакомиться и с другими документами тех времен. Быть может, тогда в нем пробудился бы голос совести, призывающий честных людей писать правду о войне без прикрас. Сейчас, в 1989 году, стыдно игнорировать тему сталинских репрессий.

Так зачем нам все это, товарищ писатель?

Неужели мы еще в 70-е годы не пресытились миллионами однообразных томов о войне? Для чего нам это сейчас? Как напоминание о войне? Да мы и не забывали. Дай-то бог, чтобы ни читатели наши, ни писатели, ни уважаемый Андрей Тихонов больше никогда не увидели ужасов войны.

Что ж вы, товарищ Тихонов, не навоевались еще?

Геннадий Малокелбасский

Гулко бахнуло вдалеке — ночную тишину расколол взрыв, а за ним еще один, и еще, и вспыхнуло за деревней белым огнем, застрекотали автоматы. Передовой отряд лыжников подорвал грузовики фашистов, которые отправлялись на Калужский большак. Значит — пора.

— За мно-о-о-ой! — лейтенант Громов вскочил в полный рост, взмахнул пистолетом.

Солдаты встали из снега и побежали к дороге на окраине деревни.

Снова взорвалось вдалеке, затрещал пулемет, хлопнули винтовочные выстрелы.

Селиванов бежал к дороге, бегло целясь вперед, утопая валенками в снегу, и с ним рядом бежали Игнатюк с Пантелеевым. Трудно было дышать на бегу, еще труднее целиться, и не видно противника, но слышно, как стреляют в деревне.

За крайним домом — суетливое движение и мелькают серые мундиры: несколько немцев пытаются занять оборону.

Селиванов опустился на колено, уперся прикладом в плечо, прицелился по серому пятну и спустил курок. Бахнул выстрел, ударило в ноздри запахом пороха. Попал или не попал — нет времени думать. Пуля — дура. Встал, побежал, снова присел, снова выстрелил.

Разобравшись с передовым охранением немцев, подбежали к избе. Игнатюк швырнул гранату в окно, отбежал, закрыв руками уши. Гулко хлопнуло внутри, зазвенели стекла.