Дитя в небе - Джонатан Кэрролл

Я потерял контроль над собой. Срывая с себя одежду, я наконец ухитрился стянуть с себя джинсовую куртку и несколькими отчаянными рывками высвободил из брюк рубашку. Думаю, при этом я еще и наделал шума. Я вообще плохо помню, что делал, если бы счел необходимым. Увы, большинству людей летать ни к чему. Величайшим из чудес Венаска была его способность помочь вам найти то, что, в конце концов, спасет вам жизнь. Зачастую это оказывалось чем-то весьма тривиальным.

Радклифф как-то поведал мне одну из любимых историй Венаска. Получив Притцкеровскую премию по архитектуре и попав на обложку журнала 'Тайм», Гарри пережил нервный срыв.

Проявилось это довольно оригинальным образом: в самый разгар работы над очень важным проектом здания, строительство которого было приурочено к 750-й годовщине основания Берлина, Гарри неожиданно полностью забросил работу над ним и принялся прямо у себя в гостиной на полу собирать какой-то совершенно заумный миниатюрный город.

Поначалу он состоял из бумажных моделей Музея Венского Сецессиона, здания лондонского Ллойда работы Ричарда Роджерса66 и миниатюрной копии «Teatro del Monado» Альдо Росси. Чуть позже он добавил к ним тридцать или сорок дешевых сувенирных копий таких сооружений, как Эйфелева Башня, «Космическая Игла» в Сиэтле и Статуя Свободы. Потом к ним добавились шесть хромированных заварных чайничков работы Майкла Грейвза, слегка приплюснутый китайский котелок, призванный служить частью Космопорта для приема гостей с иных планет, разные другие модельки, игрушки и глиняные фигурки, которые Радклифф либо делал своими руками, либо покупал. Попробуйте представить себе все это и вы получите представление о том, каков был его город.

От друзей жена Гарри случайно услышала о Венаске, связалась с ним и попросила помочь. Он, якобы, подкатил к их дому в Санта-Барбаре в джипе, на переднем сидении которого чинно восседала свинья.

Оказавшись в гостиной, эта самая свинья, которую звали Конни, заметив лежащий на столе завтрак

Гарри, тут же направилась к нему, по пути сокрушив половину построенного Гарри города. Венаск же ногами расшвырял другую половину, приговаривая: «Довольно с него зданий. Ему нужен кларнет «.

Сам старик ни одним инструментом не владел, но это не помешало ему заставить Гарри начать учиться играть по четырехдолларовому самоучителю, который они вместе купили в тот же день вместе со стареньким кларнетом.

Я читал Поуэллса, Леви-Стросса, Джозефа Кэмпбелла71 , Кастанеду7 и Мирче Элиаде и достаточно знаком с их взглядами на волшебство и шаманов. Но их взгляды совершенно неверны по одной простой причине: те, кто что-то могут – делают, те же, кто не может, говорят (или пишут) об этом. Еще только начиная понимать, на что способен Венаск, я в один прекрасный день по наивности спросил его, существуют ли люди, умеющие летать.

– Да.

– А ходить по воде?

– Конечно. Может, еще рыбного салата?

– Почему же, в таком случае, они никогда не демонстрируют этого другим?

– А зачем? Думаешь, их волнует, знаешь ты об этом или нет? Вот, к примеру, ты, Фил, человек, несомненно, умный. А хотел бы ты, чтобы и все окружающие узнали, что ты умен?

Я улыбнулся.

– Ну да, в принципе я бы не прочь. Он подмигнул.

– Вот в том-то и разница между тобой и человеком, который может ходить по воде. Он делает это лишь для того, чтобы определиться на своей карте, а вовсе не с целью попасть в вечернее телешоу.

За те шесть месяцев, что он позволил мне провести рядом с ним, я узнал от Венаска о своей «карте „ и как находить на ней определенные координаты. Я узнал от него об ожидающем меня успехе и о том, насколько легче его добиться, чем потом справляться с ним. Я научился плавать. Я научился умирать. В первый раз я услышал имя «Спросоня“ во сне, приснившемся мне, когда, однажды вечером, я дремал в океане. Да, и такое мне тоже доводилось делать. Старик меня научил. Но все это не помогло.

У Саши Макрианес необычное лицо. Если смотреть на нее анфас, она просто великолепна – густые каштановые волосы, высокие скулы, полные губы, глубоко посаженные глаза, внимательный, но в то же время открытый взгляд. Все выражение ее лица как бы говорит: да, я внимательно слушаю, но, прежде, чем придти к какому-либо решению, я должна узнать все до конца. В наши дни таких людей почти не встретишь. Оглянитесь вокруг и увидите, насколько скептичны взгляды большинства окружающих, как много ртов мрачно и твердо сжимается, как бы говоря «Да ничего подобного!», хотя вы еще и слова не успели вымолвить. Саша просто какой-то обломок прошлого – ей хочется, чтобы вы ей понравились. А лицо ее говорит, что она очень на это надеется.

Но это только анфас – профиль ее, к сожалению, говорит совсем о другом. Короткий, безвольный подбородок и чуть загнутый книзу нос совершенно меняют первое впечатление. Да и лоб ее, оказывается, тоже вовсе не так высок, как вы считали. Это профиль человека крайне слабого – человека, которому нельзя полностью доверять. Она сама так отозвалась о своем лице вскоре после того, как мы познакомились в Вене, и была совершенно права. В Голливуде (особенно через объектив съемочной камеры) замечать такие вещи просто необходимо, но ведь я находился в Европе в качестве flaneur74, а не как аuteur и не старался рассматривать людей под профессиональным углом зрения. Жизнь от этого становилась проще, а я – менее критичен.

Когда мы с Уайеттом наконец миновали последнюю дверь лос-анджелесского аэропорта и увидели ее, она выглядела совершенно измученной и какой-то эфемерной, будто в любое мгновение могла просто медленно воспарить над землей. Лицо ее было совершенно белым, как у актера театра Кабуки76 , длинные волосы заколоты в тугой пучок на затылке. На ней были джинсы и белая футболка, выглядывавшая из-под единственной спортивной куртки Фила, той самой, купленной им когда-то много лет назад у «Андерсона энд Шепарда» в Лондоне. Помню, тогда я еще спросил его, почему именно в этом магазине, а он ответил, что это любимый магазин Фреда Астера77 .

Саша знала, как он любит эту куртку. Я вдруг испытал такой прилив любви и жалости, что первым моим порывом было стиснуть ее в объятиях и обнимать до тех пор, пока мы оба не разрыдаемся от горечи боли и утраты.

Но она по-прежнему оставалась на месте, не делая попытки приблизиться к нам.

– Это из-за моих рук. Не хочу вас ими касаться.

И только тут я впервые обратил внимание: кисти ее рук были воспаленно-красными, сплошь испещренными какими-то отвратительными, отталкивающими царапинами. Впечатление было такое, будто она побывала в аварии и едва не лишилась их.

– Мне ужасно неудобно. Такого со мной не случалось с самого детства. Руки всегда становились такими, когда со мной случалось какое-нибудь несчастье. Я знаю, зрелище отвратительное, но доктор велел держать их на воздухе и ни в коем случае не закрывать перчатками. Впрочем, на похороны перчатки все же придется надеть…