Баллада о Сандре Эс - Канни Меллер

Прикусив губу, я положила фотографию Ребекки обратно на тумбочку. Может быть, и со мной будет так же? Вдруг я собираюсь избавиться от того, что может удержать меня на плаву? У Юдит было такое счастливое лицо, будто она и теперь чувствовала, как ребенок шевелится у нее внутри.

– Когда я пряталась в товарном вагоне поезда, идущего в Норвегию, то лишь ради нее терпела, чтобы нас не обнаружили. Иначе мне было бы все равно.

– А зачем вы прятались в товарном вагоне?

Юдит приподнялась, опираясь на локоть, глаза у нее загорелись.

– Надо было добраться до Осло и найти маму и братьев! Я хотела вернуться в Норвегию и сражаться за свою страну. Когда у меня не стало Бенгта, меня волновало только это. В Швеции меня больше ничто не держало, но когда я добралась до Норвегии, оказалось, что меня там не ждали. Беременная еврейка, которая хочет «помочь своей стране» – вот дурочка! Они бы, наверное, рассмеялись мне в лицо, да пожалели. Пообещали, что будут искать моих братьев и попробуют переправить их в Швецию, лишь бы я убралась подальше, и как можно скорее.

– А ваша мама?

– Я узнала, что она в концлагере. Весь обратный путь я молила бога о том, чтобы все мы снова были вместе, чтобы мои родные приехали до рождения ребенка. Чтобы мы снова стали одной семьей.

– А найти Бенгта вы не пытались? Если бы он узнал о ребенке, то…

– Мне не нужна была его помощь! Если он не принял меня такой, какая я есть, то и мне его помощи не надо! Понятно тебе?

Юдит снова опустилась на подушки и закрыла глаза.

Я думала, что Юдит совсем выбилась из сил, но она вдруг продолжила:

– Хотя я все время его ждала. Каждый вечер я думала, что он вот-вот постучит в окно. Каждое утро, открыв магазин, я стояла на тротуаре, оглядывая улицу. Мне казалось, что он может прийти в любую минуту. А потом что-то во мне сломалось… я потеряла рассудок – от тоски по Бенгту, от тревоги. Может быть, и последнее письмо от мамы тогда пришло – последнее перед отправкой в Германию. Все у меня в памяти перемешалось. Потом мне рассказали, что той ночью я зажгла все лампы в магазине и танцевала в одной ночной рубашке, и тогда меня увезли на «скорой». Во всем городе было введено затемнение, всем велели завешивать окна плотными шторами, а я их раздвинула и включила радио на полную громкость. Это мне потом рассказали. Я смеялась и пела, танцевала. Говорила с каким-то невидимым гостем. В больнице меня лечили электрошоком, я вышла оттуда немного не в себе. В магазин Сигне я так и не вернулась. Но когда я только-только пришла в себя, у моей постели сидела, кажется, именно она.

– А ребенок?

– Я была не в себе, а ребенок все рос. К родам я совсем оправилась. Вязала детские вещички и слушала, как она пинается внутри и просится на свет божий. Я мечтала, что мы с ребеночком переедем в маленькую квартирку и как-нибудь проживем. Про Бенгта я больше не думала. Или, может быть, все-таки надеялась, что однажды мы снова встретимся, и все продолжится как ни в чем не бывало… Да, наверное, об этом я и мечтала. О том, что мы снова будем вместе.

Последние слова Юдит произнесла еле слышно.

– Если бы вы подали ему знак, Бенгт тут же приехал бы…

– Если бы он захотел, то нашел бы меня!

– С чего вы взяли, что он не хотел? Вы же переехали, да еще и фамилию сменили на мужнюю. Юдит Кляйн – а он-то искал Юдит Хирш!

Юдит сделала вид, что не слышит, и поджала губы.

– Мне больше нечего сказать этому человеку. Он все погубил. Потом мы снова встретились – и ничего хорошего из этого не вышло. Я сглупила и рассказала ему о Ребекке. Он пообещал мне, что не будет ее искать: мы не имели на это права, ведь я подписала бумаги. Мы должны были оставить девочку в покое. Она думала, что пастор с женой и есть ее родители. А он взял и поехал туда. Ворвался в ее жизнь – и этого ему простить нельзя. Ей хорошо жилось! И вот в один ужасный день, когда мы с Гербертом – это мой муж – показывали клиентам модели платьев, вдруг зазвонил телефон. Это была приемная мать Ребекки, она негодовала, кричала, обвиняла меня в том, что я подослала Бенгта, и это разбило девочке сердце. Я слышала ее голос на заднем плане – ужасный, душераздирающий крик. И это кричала наша дочка… А я не могла ее утешить, я ничего не могла поделать… Потом она пропала, но об этом я узнала только после похорон – она утонула спустя пару недель после второй встречи с Бенгтом. Я больше не желала его видеть. А он – представь себе – во всем обвинил меня! Говорил, что он-то никогда не отдал бы Ребекку в приемную семью. По какому праву он говорил мне такое, скажи?

– И поэтому вы хотели, чтобы он умер?

– Была зима, скользко. Мы оказались на пирсе, вокруг которого чернела открытая вода. Не помню уже, как вышло – хотела ли я броситься в воду или просто убегала от него. Он ринулся за мной, обхватил руками – говорил, чтобы утешить, как будто меня можно было утешить. Поскользнулся, взмахнул руками, попытался ухватиться за меня, но я просто смотрела, как он соскользнул с края пирса и упал в воду. Дело было в ноябре. Сначала у него был такой изумленный взгляд, как будто он не мог поверить своим глазам. А я стояла и смотрела, не шевелясь. Он стал кричать, звать на помощь, захлебываться, но я просто смотрела, как у него синеют губы.

– Но он выжил.

– Даже не понимаю, как ему удалось. Я просто ушла.

– Но как-то ведь он выбрался из воды? Наверное, вы ему помогли.

Юдит покачала головой.

– Я хотела, чтобы он умер. Как будто это искупило бы его вину перед Ребеккой и передо мной.

– Но он жив, Юдит! Он есть!

– Когда я увидела ту заметку в газете, подумала, что это кто-то другой, только имя одно. И лицо.

– А если бы вы встретились сейчас?

– Он не захочет встречи. В этом я уверена.

– Вы могли бы позвонить ему. Или написать письмо.

– Не помнит он нашу любовь. Все было так давно. В другой жизни.

– Но вы же помните.

– Это другое. Он мне часто снится. И в этих снах все еще хорошо, ничего страшного еще не случилось.

Юдит помолчала и вдруг добавила:

– Я хотела бы попросить у него прощения. Можешь помочь мне? Можешь найти его?

– Попробую, – ответила я как можно спокойнее и ушла, оставив ее отдыхать.

Марек сидел на лесах возле моего окна и ждал, как индеец в засаде. Увидев меня, он спросил, где я пропадала. Его приятели давно уехали в город.

– Почему ты не уехал с ними? – спросила я.

– Потому что хотел увидеться с тобой, – ответил он.

Мы сидели за шатким столом в домике на колесах, ели белую фасоль и пили вино.

– Я не знаю, кто мой отец, – сказала я вдруг.