Баллада о Сандре Эс - Канни Меллер

– Это ничего, – ответил он. – Я даже матери своей не знаю.

– Странно. Обычно люди знают своих мам.

– Ну, я вырос в детдоме. Нянечки нашли меня на скамейке в парке. В картонной коробке. Я был завернут в бумагу, – Марек рассказывал, жуя фасоль и запивая вином. Тон у него был довольно беззаботный, хотя жизнь в детдоме была тяжелая: наказывали за все подряд, еды не хватало, одеяла были слишком тонкими, старшие обижали младших.

– Приходилось быть шустрым. И слушаться. Нельзя было говорить «не хочу». Они умели наказывать. Кололи ножами, жгли спичками. Забирали еду. Три, четыре дня подряд забирали хлеб, молоко – всё.

– Неужели нянечки не видели?

– Они тоже боялись. С этими парнями никто не мог сладить. Оставалось только терпеть.

Я уставилась на Марека, как будто впервые увидела. Сколько он всего вытерпел? Спички и ножи. Недоедание. Плюс трусливые тетки, которые просто смотрели и ничего не делали.

– Но я был не робкого десятка, не думай.

Я покачала головой.

– Я убегал. Первые два раза меня ловили, а на третий не смогли. Тогда мне было тринадцать.

Больше он не хотел рассказывать, но мне хотелось знать, что было дальше, и я стала выведывать кусочек за кусочком. Обрывки событий складывались в картину последних десяти лет. Сначала он угодил в компанию беспризорников, которые попрошайничали, воровали и ночевали под мостами. Им встречались и добрые люди, но недобрых было больше. Зимой они рисковали замерзнуть насмерть спьяну, потому что согреться можно было только водкой, которую они либо воровали, либо клянчили. А когда не было водки, годился и клей.

– Пару лет я проболтался с ребятней, а потом познакомился с большими парнями… они стали заботиться обо мне. Очень хорошо заботились.

– Что за «большие парни»?

Марек засмеялся – он и забыл, что я выросла в Швеции, где всем так хорошо живется, что никому не приходится воровать.

– Значит, ты вор? – спросила я, чувствуя, что это мне уже не нравится.

Марек покачал головой: нет, ему хватило одного раза. И одной отсидки. В тюрьме он и повстречал «босса», который продавал шведам рабочую силу. Здесь, в Швеции, у него были связи с разными прорабами, которые давали польским парням работу на два-три месяца. Марек приехал в Швецию уже в четвертый раз. Полиция нагрянула лишь однажды. Конечно, кое-что в этой работе ему не нравилось, но в основном все устраивало. Денег тут платят в несколько раз больше, чем в Польше. Без этих заработков он не смог бы учиться. Может быть, он сможет выучиться на врача, хотя это вряд ли. О таком он даже мечтать не смеет.

Я спросила, сколько ему осталось учиться. Марек пожал плечами:

– Минимум четыре года.

Он быстро и мягко провел ладонью по моей щеке.

– Но однажды… – вдруг произнес он, и глаза засветились. Поставив на стол бокал, он знаком велел мне обуться и накинул на меня куртку.

– Зачем? Я не хочу гулять! Там холодно! – мне вовсе не хотелось на улицу.

Марек только смеялся и качал головой. Сунув ноги в тоненькие спортивные туфли, он натянул на голову вязаную шапочку, которая прикрывала только самую макушку. Он был похож на Винни-Пуха, такой же мягкий и какой-то потерянный.

– Жди здесь! – он указал на дверной коврик. – Когда позову – выходи. Но не раньше!

Марек вышел, а я осталась стоять у двери. Чтобы не чувствовать себя совсем глупо, взяла бокал и допила оставшееся вино.

Я прислушивалась к звукам за дверью, но ничего особенного не слышала. Потом Марек позвал меня, и я осторожно открыла дверь, готовая к любой неожиданности. Откуда-то сверху раздался свист. Я подняла голову и увидела канат, протянутый надо всеми вагончиками. Марек шел по канату в свете гирлянд примерно в пяти метрах над землей. Я надеялась, что он выпил меньше, чем я. Марек насвистывал знакомую французскую мелодию, одну из любимых песен Софии – “Je ne regrette rien” Эдит Пиаф. Она всегда включает ее, когда у нее настроение на нуле и она вот-вот заснет на диване. Правда, Марек насвистывал эту мелодию задорно, под такую не заснешь. Когда он наконец добрался до дерева, я захлопала в ладоши. Но шоу еще не закончилось. Прогулка по канату оказалась разминкой. На дереве висели гимнастические кольца, и Марек стал раскачиваться вниз головой, продев в них ноги. Найти подходящее дерево, наверное, было непросто – он раскачивался, совсем не задевая веток, а потом принялся подпрыгивать и кувыркаться.

– Еще показать? – крикнул он. От разгоряченного тела в вечернем холодном воздухе поднимался пар.

– Нет! – крикнула я в ответ. – Спускайся лучше! Пожалуйста, спускайся!

– Почему бы тебе не подняться сюда? – поддразнивал он.

Я помотала головой. Он что, будет качаться, пока не упадет? А я буду стоять и смотреть, как он летит вниз, чтобы разбиться о землю?

– Спускайся! – рявкнула я. – Не хочу смотреть!

Я повернулась и пошла прочь. Пусть кувыркается, сколько влезет, а я не собираюсь глазеть.

Не успела я дойти до забора, как он догнал меня, запыхавшийся и сердитый, и схватил за плечи. Я конечно, вырвалась.

– Тебе не понравилось?

Я помотала головой. Он расстроился.

– Что, плохо вышло?

Я помотала головой.

– Но почему ты сердишься?

Почему я вдруг заплакала? Почему обхватила его руками и прижалась, чуть не повиснув у него на шее?

– Ты что, не понимаешь? – всхлипнула я. – Упал бы – разбился бы!

– Нет, – спокойно ответил он. – Покалечился бы, но не разбился.

– Откуда тебе знать? – я оттолкнула его. – Я знаю, ты думаешь, что все можешь, но это не так!

Я не могла решить, врезать ему или просто пойти с ним обратно в вагончик. Наконец я пошла за ним.

Марек налил еще вина и сел рядом со мной. Я пила, а он гладил меня по спине, и это как-то успокаивало.

– Ненавижу, когда люди делают такое, от чего можно умереть, – всхлипнула я. Это была чистая правда. Я боялась, что люди, которых я люблю, умрут или просто исчезнут из моей жизни. Марек стал говорить, что ничего страшного не случилось, что он не собирался ни умирать, ни исчезать. По крайней мере, не сегодня. Я слегка шлепнула его по щеке за такой ответ, и он посмотрел на меня, разинув рот:

– Сандра, пожалуйста, не делай мне больно! Не кидай в меня кирпичи!

Я засмеялась, но смех тут же застрял в горле. Себ. Только сейчас я поняла, что могла убить отца своего ребенка.

– Как думаешь, меня возьмут артистом в цирк? – спросил Марек, подливая мне вина.

– Если бы у меня был цирк, я бы обязательно взяла.

– Но у тебя цирка нет?