Черный театр лилипутов - Евгений Коротких

— А чего им быть против? — пожал плечами Коля. -Обе в командировке.

— Чтобы кого-то раскрутить! — назидательно воскликнул Левшин. — Надо самим для начала раскрутиться. Взять сейчас можно только в кабаке, где самое дешевое вино стоит не меньше семи рублей.

— У меня всего три, — после небольшой паузы тоскливо сказал Коля.

Левшин внимательно, словно уличая в чем-то, посмотрел на него и вынул свои два рубля. Потом взглянул на меня.

— Ты чего так смотришь?! — выкрикнул я. — Тебе я ничего не должен! Может, мои два рубля, которые вы не получите, дадут старушкам возможность достойно встретить старость.

— Дай, — кровожадно прошипел Левшин. — Если ты мне друг, то дашь.

— Почему за твои аферы должен платить я? Иди занимай у Пети. Вы к крошкам…

— Я продаю тебе котелку колбасы за два рубля, -прервал мои рассуждения Левшин, — но после этого ты мне не друг!

Он убил меня наповал, обозвав жлобом. Они умчались доить старушек, я вновь остался без денег.

«К Женьку, что ли, сходить? — подумал я. — Чем он там занимается?»

Пухарчук уже давно проел свои суточные, окунался то к Елене Дмитриевне, то к Владимиру Федоровичу и в конце концов прочно уселся на жилистые шеи горничных и дежурных. Его смех, словно брачное пиликанье кузнечика, облетал всю гостиницу. Он жировал, как огромный плешивый колобок, заглатывая в невероятном количестве домашние булочки работниц гостиницы. Сыну полка здесь делать просто было нечего. Пухарчук бегал от одной дежурной к другой, рассказывал о гастролях, умудрялся болтать без умолку несколько часов подряд об одном и том же и смеяться над чем угодно. Иногда он вдруг вспоминал, что уже не мальчик, принимал солидный вид, чуть морщил носик, но не проходило и несколько минут, как Женек забывался и вновь начинал хохотать.

Когда я зашел к Пухарчуку, тот пыхтел с лоснившимся личиком на кровати, сложив умиленно ручки на выпирающем животике, в котором, без всякого сомнения, сейчас трепыхался пяток сдобных домашних булочек. Он тяжело вздыхал и лениво хлопал ресницами. Ему было очень плохо…

— А-а, паренек, — попытался взмахнуть он рукой в знак приветствия. — Заходи.

— Ты чего лежишь? — поинтересовался я.

— Заболел, — посмотрел он на меня масляными глазами. — Ой, что-то температура поднялась!

— Это от обжорства, — усмехнулся я. — Скоро пройдет.

— Да… — тяжело повернулся он на бок. — Тебе бы так! — залился он довольным смехом.

— Не мешало бы, — согласился я. — Чем занимаешься?

— Ничем. Спектаклей нет, шатаемся днями. Вот подзорную трубу в «Детском мире» продают, у Закулисного денег просил, не занимает, все ждут, когда спектакли начнутся. Кстати, Евгеша? Когда у нас первый спектакль? А то сам понимаешь, башли нужны. Вчера такой автомат видел! Во-о вещь!

— Через два дня в «Грации» первый спектакль. Что интересного видел в Чертоозерске?

— Чего интересного! — рассмеялся Женек. — Ни одного чертоозерца настоящего не увидел, не поймешь: где чертоозерец, где русский!

— Я это тоже заметил, — улыбнулся я. — Или русские переродились в чертоозерцев или наоборот. Что-то одно из двух. Вот ты — кто?

Женек покраснел.

— Я из Находки, — сурово пропищал он. — Мы там все северяне.

— Такой нации нет! — рассмеялся я. — Ты что, морозоустойчивый лилипут?

— Гони рубль! — закричал Женек, спрыгивая с кровати.

— Я же пошутил, — попытался я исправить положение. — Шуток не понимаешь?

— Гони ру-у-пь! — уже со слезами в голосе пищал Пухарчук. — Вы с Левшиным у меня вчера забрали!

Елена Дмитриевна даже не вошла — юркнула: так тихо и незаметно она появилась.

— Женечка! Что с тобой? — ахнула она.

— Гони ру-у-пь! — рыдал Пухарчук, выталкивая меня из номера.

«Вот это вывих, — подумал я, — морозоустойчивый лилипут… конечно, всплеск веселый, но для него это не так смешно».

Минут через десять ко мне в номер зашли Елена Дмитриевна и Ирка. Я все еще не знал, как держаться с Иркой. Она высокомерно прошла мимо меня, за ней шмыгнула Елена Дмитриевна.

— Садись, — бросила мне Ирка, присаживаясь на стул, закинув ногу на ногу.

Она была в красном марлевом просвечивающем платье, в каких-то неимоверных иссиня-черных сверкающих чулках, облегающих ее красивые длиннющие ноги, к в лайковых красных туфельках со скошенным низким каблучком. Распущенные черные волосы падали на худые сильные плечи, зеленые глаза смотрели на меня вызывающе, с затаенным презрением. Она закусила тонкие блестящие перламутровые губы, положила длинные руки с узкими загибающимися ногтями на колени, прогнула гибкую спину и, как кошка, вкрадчиво запустила коготки в мою душу.

— Евгеша, — тихо произнесла она. — Где ты сейчас был?

Я посмотрел сквозь прозрачное платье на ее втянутый живот без единой складки и перевел взгляд на плоскую грудь. В глаза смотреть не решался.

— Ты не ответил на мой вопрос, — произнесла она. — Где ты сейчас был?

— У Пухарчука, — ответил я, не поднимая глаз. Я шал, что виноват, но по какому праву Ирка учиняла мне допрос? За ее спиной выглядывала Елена Дмитриевна и таращилась на меня своими старческими голубыми глазенками. Она то и дело встряхивала пышными седыми полосами и покашливала, напоминая мне о своем присутствии. Почему к Закулисному не вызвали? Почему он сам не устроил мне разнос? Почему это вдруг Ирка начала гребки под себя?

— Ну и что там было? — повышая голос, спросила Ирка.

— Поговорили о том, о сем…

— А почему ты его лилипутом обозвал?! — резко, как выстрел, прозвучал ее очередной вопрос.

— И не просто лилипутом» — тихо и скорбно покачала головой Елена Дмитриевна. — А морозоустойчивым! Ну как так можно? На несчастного человека такое сказать?

— Подождите, Елена Дмитриевна, — мягко повернулась к ней Ирка. — Я сама хочу все узнать от него.

— Ты с нами работаешь всего ничего, — в растяжку, словно ей трудно выговаривать каждое слово, сказала Ирка. — Кто тебе дал право его обзывать? Он с нами работает не первый год, но его так никто не обижал… а ты?! У меня просто нет слов, — повернулась она вновь к Елене Дмитриевне. — Как так можно?

— Женечка сейчас плачет, — прошептала со слезами на глазах Закулисная. — А если с ним что-нибудь случится, если он заболеет? — с ужасом в голосе спросила она скорее не меня, а себя. — Ведь тогда у нас сорвутся гастроли! Ты понимаешь, Евгеша, что ты наделал?!

— Он же наш главный артист! — чуть поморщилась Ирка оттого, что у нее перехватили инициативу. — Если у нас кто-нибудь заболеет, мы можем друг друга заменить, а его кем? Ты будешь играть грязнулю вместо него? Ну, ответь? Ответь!

Я посмотрел на ее сверкающие красивые ноги, и у меня появилось безумное желание ответить на все ее вопросы в постели.