Я дрался на бомбардировщике - Артем Драбкин

В военкомат приехал майор из Челябинского военно-авиационного училища, который отобрал группу ребят, окончивших десять классов. Нас командировали в город Челябинск во Фрунзенское штурманское училище, куда я прибыл 3 марта 1943 года.

В чем заключается штурманское дело? Расчеты, прокладка маршрута до цели, точный выход на цель, отбомбиться и, конечно, вернуться на свой аэродром. Вот нас и учили самолетовождению, бомбометанию, тактике, обязательно работе на ключе. Требовалось передавать минимум 60 знаков в минуту. Была парашютная подготовка. Радиокомпас изучали. Это мне повезло, что летал на «митчеле». На нем стоял самый настоящий радиокомпас «Бендикс». Как зверь работал! Летать начали на ТБ-3. Набирали нас человек десять, и мы летали, выполняли задания по ориентировке. Кабина открытая, в нее тянет выхлопные газы с моторов. Вонь! Тошнило со страшной силой, нарыгался основательно. Думаю: «Неужели отчислят?!..» Потом пошли практические занятия, бомбометание с Р-5 днем и ночью. Радионавигацию проходили на Ли-2. Каждый курсант должен был отстроиться, вывести самолет на радиостанцию. Дали два или три ночных полета на ДБ-3.

Когда начались полеты, мы очень даже радовались. Ведь нам перед полетом давали двойную порцию второго, масла, сахара и хлеба. Бывало, дадут отбой полетам, значит, завтра опять покормят! А теперь представь, какая была одинарная порция, если мы двойную могли употребить запросто. Конечно, война, голодуха… Мы голодали основательно. Бывалоча, нас отправят на кухню, на дежурство, картошку чистить. Мы тут уже отъедались до пуза…

Выпустили нас младшими лейтенантами в июне 1944 года. Отобрали с двух рот, из трехсот человек, двенадцать отличников, в том числе и меня, и направили в летный центр на аэродром Астафьево. Там мы прошли ночную подготовку. В основном летали на Ли-2. К осени, как и положено, сдали зачеты. Погрузили нас в Ли-2 и повезли в 45-ю дивизию. Помню, командиром корабля была девица, такая симпатичная, старший лейтенант. Ну что же? Не будешь отказываться, хоть и женщина на борту. Привезли под Оршу на аэродром Балбасово. Меня определили в 362-й авиаполк, в 1-ю эскадрилью, которой командовал майор Сукоркин Александр Иванович. Выделили койку не вернувшегося накануне штурмана из экипажа Федора Пудова. Впоследствии командир экипажа вернулся в полк. Он рассказал, что зенитный снаряд попал в бомболюк и самолет разметало на мелкие кусочки. Весь экипаж погиб, а его выбросило из кабины. Очнулся он на земле. Парашют был не раскрыт. Он предполагал, что упал на взрывную волну от бомбы, которая самортизировала падение настолько, что он даже ничего не сломал. Вокруг него уже были венгры. Дальше плен, побег, проверка СМЕРШ — и обратно в полк летать. Я к тому времени совершил уже несколько боевых вылетов и стал его новым штурманом.

— В полку молодых штурманов хорошо встречали?

— Прекрасно. У нас командир эскадрильи Сукоркин был такой очень веселый, жизнерадостный.

— Кто командовал полком?

— Подполковник Николай Николаевич Илюхин. Заместитель командира полка подполковник Модестов, штурман полка майор Рагозин, а замполитом майор Муханец.

— Летающий?

— Нет. Вообще они были летающие, но он не летал у нас. Я не замечал. Вот в соседнем 890-м полку даже погиб… На разведку погоды пошли в марте месяце. Обледенение страшное, на втором сиденье летчика сидел замполит. Попали в обледенение, упали.

— Ночью сложно ориентироваться?

— Особенно темными ночами, все сливается. В населенных пунктах затемнение. Ориентировались по блестящим рекам, озерам, железным дорогам. На цель мы приходили, когда впереди идущие опытные экипажи сбрасывали светящиеся авиабомбы.

15 октября мне дали вывозной полет на Виндау. Командиром корабля был красавец мужчина Миша Калужко, штурманом у него был Иван, который гулял с официанткой, обслуживавшей командный состав дивизии. Слетали благополучно. Иван сидел на носу, а меня посадили за летчиком. Я наблюдал за действиями экипажа. Страха я не испытывал, наоборот, когда стали взрываться зенитные снаряды, было любопытно.

В первом самостоятельном боевом вылете погода была сложная. Дошли до Минска, и тут нас свои же зенитки начали колошматить. Летчик заявил, что двигатель неисправен и мы возвращаемся. Грешным делом, подумал, может быть, у него мандраж появился. Так что первый вылет комом. А потом пошло все нормально.

12 марта мы летели на порт Гдыня. К моменту нашего прилета над целью была низкая облачность, а зенитная артиллерия противника создала сплошную стену заградительного огня. Посоветовавшись с командиром Федором Пудовым, мы приняли решение зайти с моря. Выполнив противозенитный маневр, мы удачно отбомбились по цели и с левым разворотом и набором высоты легли на обратный курс. Облачность была тонкой. Мы ее пробили на 1500 метрах и продолжили набирать высоту. Вдруг кормовой воздушный стрелок закричал: «Сзади справа заходит истребитель противника!» Федор мгновенно скомандовал: «По истребителю противника открыть огонь». Оба воздушных стрелка и радист открыли огонь. Я тоже перезарядил свой пулемет и был готов к стрельбе на случай, если Ме-110 окажется в передней полусфере. Самолет слегка вздрагивал от интенсивной стрельбы.

В этот момент командир принял единственно верное решение. Он прекратил набор высоты и перешел на снижение, с тем чтобы уйти в облака, которые мы недавно пробили. Мы вошли в облака и около получаса продолжали полет в них. Немецкий истребитель потерял нас.

Памятным для нашего экипажа стал боевой вылет в конце марта 1945 года на железнодорожный узел Данциг. В этом полете меня проверял штурман нашей эскадрильи капитан Цыганчук. Взлетели в составе полка с интервалом 3 минуты. На большой высоте благополучно пересекли линию фронта. Но в районе цели была низкая облачность, прижавшая нас до высоты 500 метров. Подходим к Данцигу — сплошная стена огня, представляешь?! Зенитки! Ужас! Я командиру говорю: «Что мы попремся прямо в пекло?! Давай, командир, зайдем с моря. Какая разница, как зайти?! Нам главное отбомбиться по железнодорожному узлу». Так и сделали. Обошли. На боевом курсе все равно попали под интенсивный огонь зениток. Разрывы плотно теснятся вокруг самолета. Командир выполнял противозенитный маневр. Вдруг раздался треск и скрежет металла в районе правой плоскости. Самолет управления не потерял. Бомбометание по железнодорожному узлу произвели серией из восьми бомб — 6 штук ФАБ-250 и 2 штуки ФАБ-500.

Из-за малой высоты полета и мощного взрыва серии своих же бомб наш самолет неожиданно приподняло взрывной волной вверх, а затем я ощутил непривычное состояние невесомости, поскольку самолет стал терять высоту. С левым разворотом и набором высоты мы взяли курс на свой аэродром. Воздушные стрелки доложили, что в результате взрывов наших бомб на железнодорожном узле возникло два крупных пожара.

Ночь была темная, безлунная, с плотной облачностью. Наземные ориентиры были едва различимы. Трудно было ориентироваться, а тут еще отказал радиокомпас. Я решил, что возьму чуть южнее, выйду на Днепр, а уже по нему поднимусь к Орше, а там и аэродром. Так и получилось. Помогли и наземные аэродромные службы — включили и вертикально поставили прожектор. Сели. Посмотрели — на правой плоскости было около 20 рваных пробоин. Хорошо, что остались неповрежденными топливные баки и нам хватило горючего для возвращения на свой аэродром. Кроме того, осколком зенитного снаряда оказалась перебита антенна радиокомпаса, представляющая собой обычный провод, протянутый от киля к передней кабине. Поэтому он не работал.