Проклятый род. Часть 1. Люди и нелюди - Виталий Шипаков

– Мыслишь верно, действуй, – одобрил тот.

– Тогда нас ночью не теряйте, а наутро ждите с пленниками, или, может быть, сюда их не тащить, на месте спрос произвести?

– Поступай, как знаешь, не мне тебя учить супостатам языки развязывать, – улыбнулся атаман, весьма наслышанный о Ванькиной жестокости к ордынцам.

– Пытать – не воевать, только я от этих дел, не в пример другим мучителям, радости особой не испытываю, – с обидой в голосе промолвил Княжич и поскакал вдогонку за своей знаменной полусотней.

Радостное возбуждение, охватившее хорунжего в предчувствии грядущей схватки, было тотчас же замечено Ярославцем.

– Чем это тебя, Иван Андреевич, так старшины наши озадачили, – поинтересовался он.

– На то они и атаманы, Сашка, чтоб приказы отдавать, а наше дело казачье – их волю исполнять, – поучительно изрек Иван. – Ты вот что, братов предупреди, как станем на ночевку, пусть не разбредаются. Похоже, этой ночью повоевать чуток придется.

28

День миновал довольно быстро, пройдя в вечернем полумраке еще с часок, Хоперский полк остановился на ночлег. Кашевары, по двое от каждой сотни, разожгли костры из сухой травы и принялись готовить трапезу. В немногочисленном отряде Княжича кашевара не имелось. Добровольно выполнять сию не очень-то почетную обязанность среди его отчаянных собратьев охотников не нашлось, а назначать кого-либо начальственным велением беспечный хорунжий не счел нужным. А потому харчевались воины знаменной полусотни у своих станичников, так же поступали Княжич с Ярославцем, присоединяясь на привалах к землякам. Но на этот раз предупрежденные Сашкой казаки остались возле вожака и, уже сообразив, что задержал он их неспроста, вопрошающе поглядывали на Ивана.

Отвязав притороченный к седлу мешок с провизией, Княжич бросил его на траву, затем с легкой укоризной попросил:

– Чего стоите, огонь хоть разведите. Привыкли, как кукушки, по чужим гнездам обитать.

Казаки запалили большой костер, поделили Ванькины припасы, весьма довольные, что ужинать придется не осточертевшей уже кашей. Усевшись в круг, станичники с вожделением уставились на бочонок. Ловко выбив дно, Иван принялся одаривать вином своих бойцов – чуток взбодрить винишком душу перед боем простому казаку не повредит. Обнес лишь самого себя да давнего приятеля Федора Ордынца. Поймав недоуменный Федькин взгляд, он пояснил:

– Извиняй, но нам с тобой начальствовать придется, а потому как солнце ясную голову надобно иметь. Мы свое потом наверстаем.

Как только казаки покончили с трапезой, хорунжий обратился к своему лихому воинству:

– Конных, которые за нами второй день идут, приметили?

– Приметили, – ответил Федор.

– По всему видать, что это вражьи лазутчики. Емельян велел их захватить да выяснить, что за люди, чей приказ исполняют. Выступим, как только все улягутся, пойдем двумя ватагами. Справа от дороги ты пойдешь, – кивнул Иван Ордынцу, – а слева я. Днем они и там и там мелькали, так что поискать придется. Живыми никого не упускать, ну и пленника, хотя бы одного, а лучше нескольких надо захватить. Если татарва окажется – можете на месте их кончать, а коли шляхта попадется, то лучше к князю на допрос доставить. Пускай он сам дознание ведет, со всем усердием. Всем все понятно?

– Не сомневайся, исполним в лучшем виде, – заверил Ордынец.

– Тогда ступайте, можете вздремнуть с часок, ночь-то впереди бессонная, – распорядился Княжич.

Распустив отряд, Иван прилег возле догорающего костра и стал смотреть, как Ярославец готовится к своему первому бою. Когда тот начал заряжать старую, величиной с оглоблю пищаль, хорунжий, наслышанный о ее сомнительной пригодности к стрельбе, не сдержался. Вынув из седельной сумы запасные пистоли, он глянул на них с легким сожалением – как-никак, а память о набеге на боярский караван, о Ваньке Кольцо, и окрикнул Сашку:

– На-ко вот, возьми.

– А как же вы, Иван Андреевич? – попытался отказаться от столь щедрого подарка Ярославец.

– Бери, не сомневайся. У меня, чай, не четыре, а только две руки, – положив ладони на заткнутые за пояс кремневые пистолеты, успокоил его Княжич и начальственно распорядился. – А оглоблю эту здесь оставь. Схватка ближней будет, пищаль не пригодится, разве как дубиной ей махать.

Руководило Ванькой чувство справедливости. Показавшийся ему вначале вовсе пустяковым ночной поиск вражеских лазутчиков после здравых размышлений представился уже в совсем ином свете. Это на словах сказать легко, к утру, мол, пленников доставлю, а ты сперва попробуй, отыщи кого-нибудь в непроглядной темени ночной. Для двух столь малочисленных отрядов, разделивших степь бескрайнюю напополам, уже почти невыполнимая задача. Ну а ежели повезет найти врага – это только начало всего дела. Вряд ли кто пошлет лазутчиками глупых неуков, наверняка народец боевой и, несомненно, опытный за полком догляд ведет, да и сколько супостатов, одному лишь богу известно. Днем Иван их насчитал с десяток, однако вражеских ватаг может быть несколько, скорей всего, даже так. А главное, что они за люди, коли татарва – еще куда ни шло, но если рыцари шляхетские… Легкий холодок – верный признак приближения большой опасности, пробежал по Ванькиной спине. Так что в первый свой, по всем приметам жестокий бой, Ярославец должен пойти во всеоружии.

На какой-то миг хорунжий было порешил не брать с собою Сашку, предлог найти нетрудно, но тут же передумал. Это было б тоже не по совести. Ярославец сам избрал рисковый воинский путь, так зачем ему препятствовать. Щенков, бросая в воду, плавать учат, а людей сражения бойцами делают, другого способа просто не дано.

Вспомнив эту жестокую истину, Княжич отстегнул от пояса свою с золоченой рукоятью саблю.

– И клинок твой ржавый выкинь, хватит им народ потешать, возьми вот мой, а я Герасимов булат испытаю, нечего ему во вьюке зря пылиться.

Но от этого подарка Сашка отказался наотрез:

– Нет, Иван Андреевич. Сабля – это наша честь, ее каждый должен свою иметь, – и, смело глянув в Ванькины глаза небесно-чистым взором, смущенно, но уверенно добавил: – Я ведь все-таки не нищий, а казак.

– Ну что же, гордым быть никому не заказано. Настоящие бойцы такими только и бывают, – усмехнулся Княжич. Ярославцева строптивость его нисколько не обидела.

Сашка тоже был безмерно рад, что хорунжий правильно все понял.

Однако, обратно саблю Иван пристегивать не стал, сочтя сие дурной приметой. Он сунул ее в седельный вьюк, а взамен вынул с виду неказистый булат и колчан со стрелами.

29

На поиски врагов бойцы знаменной полусотни выступили в полночь. Провожаемые недоуменными взглядами выставленных в ночной дозор станичников, они проехали назад саженей триста и остановились.

– Ну что, браты, пора делиться, далее расходятся наши пути, – скомандовал хорунжий.

Прощаясь с Федором, он крепко пожал ему руку. Ордынцева ладонь показалась ему необычайно, почти мертвецки холодной, хотя весь вид отчаянного казака излучал безудержную лихость. По-своему истолковав пристальный взгляд начальника, Федька заявил: